Владимир Прасолов - По следу «Аненербе». Вангол-3

– Спасибо, отец, не откажемся, а вот как…

– За товарища своего не беспокойтесь, поднимется он, силы в нем матушка-природа заложила на троих, а я помогу ему. Через тридцать три дня приходите за ним.

– Вы не хотите даже узнать, что с ним, я рассказать хотел…

– Только он сам знает, что с ним и почему, сам и расскажет мне, когда в том нужда будет. Достань-ка там, на печке, лепешки горячие еще, должно быть, для вас пек, угощайтесь.

– Как для нас? Мы ж не предупреждали о том, что… – удивленно спросил Владимир Осокин.

– Так не вы одни по лесу ходите… Ешьте, ешьте, вам силы нужны, много силы. Ворогов с земли Русской сбросить, в логово их звериное загнать и закрыть там на веки вечные.

– Как это закрыть там, нет, отец, мы фашистов изничтожить должны насовсем…

– Зло нельзя изничтожить совсем. Оно прорастает там, где люди забывают о доброте, оно как сорняк, как гниль появляется там, где нет заботливых рук человеческих. Поэтому оно неистребимо, но нужно сделать так, чтобы дорогу к нам оно не знало. Чтобы помнили вороги наши всегда и знали – мы чтим завет святого князя Александра Ярославича: «Кто с мечом к нам придет, от меча и погибнет, на том стоит и стоять будет земля Русская».

Старец так проникновенно произнес эти слова, что у Вангола комок подкатил к горлу. Ему показалось, что перед ним действительно великий князь Александр Невский из глубины веков слова эти устами седого старца произнес.

– Спасибо, отец, мы поняли все.

– Вот и ладно, ешьте, пейте – и в дорогу, до ночи до ближайшей деревни доберетесь, там заночуйте у Прасковьи, ураган переждите.

– Какой ураган, отец?

– С сильным ветром и дождем, деревья валить будет, опасно в лесу, переждите, а к обеду он успокоится, тогда и идите дальше.

– Спасибо тебе, отец.

Степан плохо помнил дорогу в этот медвежий угол. Он ехал в забытьи и шел, когда нужно было идти, как в полусне. Его бросало в жар, тело наливалось свинцовой тяжестью, но он шел и шел, преодолевая слабость и боль, преодолевая самого себя, иногда уже желавшего просто лечь и умереть. Сейчас он очнулся и долго не мог понять, где он. Рубленые бревенчатые стены комнаты, маленькое окно за ситцевой занавеской и широкие плахи деревянного потолка ничего ему не объясняли. Он шевельнул рукой и попробовал сесть на полатях, но не смог, не хватило сил.

– Не время еще тебе вставать, – услышал Степан тихий голос. – Не время, когда скажу, тогда встанешь, а пока спи, богатырь, спи…

И Степан снова провалился в небытие.

Только через три дня старец позволил ему встать с полатей. Степан сделал несколько шагов, и его шатнуло. Опершись о стену рукой, он продолжил свое путешествие по комнате до двери и толкнул ее. Увидев старца, сидевшего у окна в горнице, Макушев остановился в дверном проеме, закрыв его своим телом полностью.

– Входи, Степан, входи, уже можно.

– Как вас зовут, отец? – спросил Макушев.

– Михаил.

– А по отчеству?

– А ты зови меня отец Михаил, и то ладно будет.

– Хорошо, отец Михаил, мне уже лучше. Я чувствую. Как вы меня лечили? Я не помню ничего.

– Ты спал, потому не помнишь. Вижу, лучше тебе, слава Богу. Но пока воротись на место и полежи чуток, сейчас настоя принесу, целебный настой, на семи травах, силу дает, хворобу снимает.

Макушев медленно вернулся на полати и лег.

– Какой сегодня день, отец Михаил?

– Четвертый, как ты здесь.

– Как четвертый?

– Так, четвертый.

– И что, я столько времени спал?

– Да.

– А как же вы меня лечили?

– Молился и прощения у тебя просил.

– Прощения? У меня? За что? Ничего не пойму, отец, вы же меня впервые видите. Какое прощение? И зачем?

– Ладно, много вопросов задаешь, потом тебе расскажу, а сейчас вот попей и поспи. Сон – самое лучшее лекарство на земле. Сон и молитва.

– Я не помню молитв.

– Ты спи, молиться я за тебя, сынок, буду, я помолюсь… – сквозь надвигающуюся дрему услышал Степан.

Так продолжалось несколько дней. Степан просыпался, старец кормил его, потом заставлял делать некоторые упражнения и снова укладывал спать. Макушев беспрекословно выполнял все требования отца Михаила, он чувствовал, что с каждым днем ему становится легче, проходит боль в голове и теле, нестерпимая ломота в костях. В нем появилось желание жить, которое было просто задавлено постоянной болью и слабостью. Всего за месяц его большое и сильное тело, как ему казалось, превратилось в сплошной комок боли. Постепенно, видя беспомощность врачей, он внутренне согласился с тем, что ему уже никто не поможет. Теперь все менялось. Слабость уходила, вытекала из него, освобождая место живительной силе.