Юрий Брайдер - Ищейка

Неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы начальник в одно прекрасное утро вдруг не отменил все рейды. Человек тертый и многоопытный, он умел думать не только о настоящем, но и о будущем. А столь резкий скачок одного из основных отчетных показателей как раз и работал против будущего. Вышестоящие инстанции привыкли оценивать работу низовых подразделений по принципу, изложенному в известной песне: "все выше и выше, и выше-е-е..." Сколько бы самогонщиков ни выявил в этом году отдел десять или миллион - в следующем году придется выявить хотя бы на одного, да больше. Иначе сразу пойдут разговоры о "работе ниже собственных возможностей", "утрате позиций", "ослаблении активности в борьбе с правонарушениями" и так далее. Конечно, Кульков сильно выручал коллектив. Но все понимали, что он не вечен. А второго такого где возьмешь?

Заместитель начальника очень любил вызывать сотрудников к себе в кабинет. "На ковер", так сказать. И не только любил, но и умел. Приглашение никогда не передавалось непосредственно, а только через дежурного по отделу. Дата назначалась заранее - пусть бедолага поломает головушку, помучается, стараясь вспомнить, чем это он таким провинился. (А в том, что грешки водятся за каждым, заместитель не сомневался). Время всегда выбиралось самое неудобное - поздний вечер, выходной день, обеденный перерыв. Скрупулезно следя за точностью явки подчиненных, он никого из них не принимал сразу, а предварительно мариновал в приемной. Кулькову в этом смысле еще повезло: назначено ему было на восемь утра, а аудиенция началась уже в половине девятого.

- Скажи, Кульков, только честно - ты употребляешь? - хмуро спросил заместитель и щелкнул себя указательным пальцем по сонной артерии.

- Ни-ни... Мне сейчас что водка, что керосин, одинаково. Даже притронуться противно.

- А запах улавливаешь?

- Улавливаю.

- На каком расстоянии?

- От человека или от бутылки?

- От человека, естественно.

- Ну не знаю даже... Метров с десяти, наверное... А вы что, в ГАИ меня хотите определить?

- Нет, ГАИ как-нибудь и без тебя справится. Просто к тебе поручение одно имеется. Общественное. - Заместитель с многозначительным видом постучал карандашом по столу. - Утром, как на службу явиться, первым делом возле некоторых кабинетов прогуляйся. Каких конкретно, я тебе потом скажу. Но вовнутрь не заходи! Только принюхайся и все. И если откуда-нибудь вдруг запашком потянет - мне доложить. Ясно?

- Не ясно, - потоптавшись на месте, сказал Кульков.

- Почему? - раздраженно спросил заместитель. Он терпеть не мог, если кто-то не понимал того, что ему самому представлялось совершенно ясным.

- Я так понимаю, что вы мне стукачом предлагаете стать.

- Как ты сказал? Стукачом? Чтобы я от тебя таких слов больше не слышал! Нахватался в КПЗ от блатных! Тебе русским языком сказано - общественное поручение! Сегодня ты нам поможешь, а впоследствии, возможно, мы тебе. Учти, аттестацию на тебя мне писать придется! А вопросов по тебе много. И на работе и в моральном плане.

- А что в моральном плане?

- А то, что имеются сигналы, будто ты в период отпуска сожительствовал с посторонней женщиной! Знаешь, как это выглядит в свете последних постановлений партии и правительства, направленных на укрепление советской семьи?

- Знаю... - вздохнул без вины виноватый Кульков. - Только общественное поручение вы мне другое дайте. Газеты, может, подшивать или в ленкомнате стулья ремонтировать.

- Да, Кульков, твоя позиция проясняется. Выходит, ошибся я в тебе. Иди... Иди и подумай на досуге над своей политической близорукостью.

Пятница считалась в отделе тяжелым днем, потому что всегда начиналась с совещания, на котором обязаны были присутствовать все сотрудники за исключением больных, отпускников и командированных. Впрочем, мероприятие это, нередко затягивающееся на час, а то и на два, совещанием можно было назвать только с большой натяжкой. Никто здесь ни о чем не совещался. Те, кто восседал в президиуме, должны были говорить, указывать, учить и требовать, а те, кто размещался в зале, должны были слушать, мотать на ус и помалкивать. Сценарий этих сборищ был всегда незамысловат и однотипен: сначала втыки и распекания, потом вздрючка и накачка, а в конце голословные призывы работать лучше. Девяносто процентов всего сказанного являлось ничем иным, как бессмысленным сотрясением воздуха. Если что-то кому-то и влетало в ухо, то немедленно вылетало через другое.

Начальник был занят какими-то неотложными делами и совещание открыл заместитель. Он долго и скрупулезно проводил по списку перекличку, безжалостно распекал старших служб, "не обеспечивших явку", требовал от них письменные объяснения, грозил взысканием, судом чести и задержкой очередного звания - то есть вел себя, как обычно. Затем речь пошла о дисциплине, соблюдении формы одежды и отдании чести. Из слов заместителя можно было сделать вывод, что достаточно не забывать вовремя приветствовать старших, а также равных по званию, до блеска чистить ботинки, наглаживать стрелки на брюках, никогда не носить пестрых носков, а только синие - и преступники, испугавшись столь бравых стражей порядка, разбегутся сами по себе.