Юрий Брайдер - Щепки плахи, осколки секиры

– Левка? – произнес он голосом слабым, но удивительно четким. – Тебя, значит, тоже… Где мы сейчас? Никак на том свете?

Нельзя было понять, шутит он или говорит серьезно. Левка на всякий случай кивнул. Лилечка, рассматривавшая раны Зяблика, тихо плакала.

– Вот, значит, такие мои дела… – сказал он, словно извиняясь. – Подловил меня гражданин Ламех. Ничего уж не поделаешь…

– Дайте я хоть перевяжу вас, – сквозь слезы предложила Лилечка.

– Пустое… Зачем зря добро переводить. – Зяблик покосился на раскрытую медицинскую сумку. – Где это вы разжились?

– Так, случайно… – пожала плечами Лилечка. (Ей почему-то не хотелось говорить Зяблику о смерти Марины.)

– Эх, была бы Верка жива… Она бы меня выходила… А так ни Верки, ни бдолаха, ни даже стопаря за упокой моей души…

– Спирт у нас есть! – торопливо доложила Лилечка. – Целая бутылка!

– Какой еще спирт! – осадил ее Цыпф. – У него же внутренности повреждены!

– Все верно, – согласился Зяблик. – Не дойдет спирт по назначению… Из кишек выльется… Лилька, родная, может, ты зашьешь их?

– Кого? – с ужасом переспросила она.

– Кишки мои… Нож у тебя есть, иголка есть, нитки есть, больше ничего и не надо…

– Ты не выдержишь! – воскликнул Цыпф. – Ты от болевого шока умрешь! У нас ведь обезболивающего нет.

– Спирт зато есть… Кольни в вену пару кубиков… Я и усну… А кишки режь спокойно. Кишки боль не ощущают.

– Я в жизни никого не резала! – Лилечка буквально тряслась. – Даже лягушек в детстве.

– Лягушек резать нельзя… Они твари безвредные… А меня можно… Одной дыркой больше, одной меньше… Попробуй, милая, а? Век благодарен буду… Даже на том свете…

– Я не сумасшедшая!

– А если и в самом деле попробовать, – произнес Цыпф не очень уверенно. – Раз он до сих пор жив, это значит, что жизненно важные органы не повреждены. Смерть при таких ранениях наступает позже, от перитонита.

– Сам и режь, если такой грамотный! – Лилечка демонстративно спрятала руки за спину.

– У меня не получится, – вздохнул Цыпф. – Я даже если картошку начну чистить, так обязательно порежусь. А тут ведь не картошка…

– Тут не картошка! – Лилечка энергично кивнула головой. – Тут человек! Я. однажды роды у соседки принимала! Страху натерпелась, даже не передать… Хотя и справилась. Девочку потом Олей назвали.

– Вот видишь, – Цыпф погладил ее по голове. -Тогда справилась и сейчас справишься. У тебя руки ловкие и сердце доброе.

– Не подлизывайся!

– Понимаешь, бывают в жизни такие моменты, когда ты сам себе узнаешь цену… Раз и навсегда… А потом ты или вечно клянешь себя, или находишь в содеянном тобой душевную опору.

– Ладно, ты мне Лазаря не пой, – Лилечка переплела пальцы перед собой и захрустела ими. – Лей спирт на руки и шприц готовь… Слава Богу, Вера Ивановна колоть меня научила. Но учти, я буду делать так, как ты скажешь… Матушка-заступница, прости меня, грешную!

В считанные минуты кастильцы изрубили мечами и перекололи пиками большую часть аггелов, оказавшихся вне прикрытия леса. Их успеху содействовало сразу несколько факторов: элемент неожиданности, отсутствие у аггелов автоматического оружия, целиком, до последнего ствола задействованного против степняков, и ужас, посеянный на поле боя киркопами, применявшими, мягко говоря, нетрадиционные способы единоборства (пользуясь своим физическим превосходством перед людьми, они просто отрывали им головы, помогая себе при этом зубами).

На противоположной опушке леса степняки, получившие подкрепление, кое-как отбились от аггелов и по приказу Бациллы отступили на исходные позиции, используя все тот же, уже апробированный способ преодоления минных полей. Потери, понесенные ими во время конной атаки, были так велики, что о продолжении боя в данный момент не могло быть и речи.

Короче говоря, сражение, обещавшее стать решительным, так ничего и не решило. Лес остался за аггелами, число которых до сих пор было неизвестно, а окружающая его местность – за союзниками, среди которых боеспособными оставались одни только кастильцы.

Большинство уцелевших анархистов и ополченцев были заняты рытьем окопов (опасались вылазки аггелов).

По полю боя бродил человек, которого здесь раньше никто не видел, и внимательно вглядывался в лица убитых и раненых. На аггела он похож не был, и поэтому его никто не трогал. Когда он случайно наткнулся на кучку кастильцев, занятых обычным после ратных трудов делом, а именно сбором трофеев, среди них послышался взволнованный шепот, пущенный каким-то ветераном: «Дон Бутадеус, Дон Бутадеус».