Ирина Ванка - Секториум

— Я думаю вот что, — сказал Миша. — Естественное происхождение имеет только расположение кратеров, скважины долбили с орбиты. Похоже на лазерную бомбардировку. Причем ставили заглушку на каналы. Очень характерный прием…

— О чем это может говорить? — уточнила Алена.

— О том, что вещество из скважин доставляло кому-то неудобство. Дело не в ментальной среде. Там какой-то сильный магнетик или источник необычного радиационного фона. Но, в любом случае, что-то редкое и опасное для тех, кто контролирует зону.

— Почему ты решил, что оно опасно?

— Потому что… — ответил Миша, докуривая сигарету до фильтра, — в ином случае, бомбисты не побоялись бы встать на грунт.

Юстин сожрал лимон вместе с кожурой и не поморщился. Именно сожрал. Иначе это действие определить невозможно. Сок тек по его ладоням, затекал в рукава, если он не успевал облизываться. Наблюдая это, я сидела на опоре его громоподобного везделета и ежилась от перспективы лезть внутрь. Сделав дело, Юстин вынул челюсть и обсосал ее.

— Шо, шашкучилась? — спросил он, облизывая грязные пальцы.

— Поставь зубы на место.

— Шо?

— Если будешь разговаривать с зубами, я дам тебе яблоко.

Юстин расстроился. Его протезу было, по меньшей мере, лет двадцать. Он натирал десну, добавлял в речь клацающие интонации, не имел половины передних зубов и компрометировал хозяина. Только тоска по фруктам вынудила его принять ультиматум.

— И, пожалуйста, не вынимай его, пока я не покину Хартию.

— Я ж говорить не смогу, — упрямился Юстин.

— Вот и прекрасно.

— Ла…но, пое… — сказал он и кивнул в сторону открытого люка.

Протез действительно мешал говорить, и что такое «пое…» можно было только догадываться. То ли «поехали», то ли «поели»? То и другое было одинаково недалеко от истины. Юстин обтер рукавом свою жидкую бороденку и подцепил крышку люка носком полиэтиленового башмака. Видимо, «пое…» в его лексиконе имело смысл универсального понятия для этих двух жизненно необходимых составляющих. Других занятий в Хартии Юстин не имел.

— Рано же еще, — удивилась я.

— Ни х… не рано.

— Ты еще не покурил, как следует. Сядь, время есть.

Юстин достал из пачки вторую папиросу и присел на опору рядом со мной. Никакого притяжения к циркам я не чувствовала. Скорее наоборот. Чем ближе, тем меньше энтузиазма выполнять миссию, которую Секториум столь неосмотрительно на меня возложил.

— Я тя тады на торпеде выпущу, — сказал Юстин. — А то чо мне… За десять километров ты ж не дочохаешь…

— Нет, — возразила я. — Торпедой я управлять не умею.

— Да чо ей управлять? Ты чо? Держись за нее, да и ладно. А я приспущусь…

— Нет, — повторила я тоном, не допускающим дискуссии. — Сделаем, как в прошлый раз. Ты меня быстренько спустишь с трапа и смоешься.

— Да ты чо? Они ж меня с говном сожрут!

— Не сожрут. Не успеют.

— Ну, ты, коза, даешь!

— Я не коза. Сядем, я выпрыгну, а ты смоешься.

— Тады подальше от этого говнюшника.

— Только не за десять километров.

Юстин нахмурился, а я подумала, что зря уверяла шефа в своей самостоятельности, если не способна по-хорошему, без приключений, доставить себя по точному адресу.

— Я тебе за это дам сразу два апельсина. Ну? Что такое?

— Да, ё… — сокрушался Юстин.

— Ну что «ё»? Опять зацепил антенну?

— Дык она ж, мать их… должна быть подсвечена. У меня ж не локатор, чтобы сечь их тощие сопли…

В дороге Юстин курил. Мы молчали. Погода в кабине пилота была нелетной, но Хартию я узнала издалека, как только луч прожектора пробился к нам сквозь пелену табачного дыма. Сто первое хартианское предупреждение: только попробуй сбросить высоту!

— Дык, чо? Пойдешь на торпеде? Ниже не могу. Отымут лицензию, будешь в другой раз пешком с порта хрячить.

— Юстин, дорогой, ну хотя бы на километр…

— Неа… не могу, — упирался Юстин. — У них локаторы, блин, на все десять. Отпущу рычаг — кранты! Без машины улечу отсюдова.

Под нами уже мерцали купола до горизонта, похожие на светящиеся споры гигантского растения. Прожектор держал нас на прицеле, расцвечивая тенями кабину.

— Ты это, девка… решай, — торопил Юстин. — Ниже не будет. Сотка и баста!

Я почувствовала прилив злости и храбрости, но язык не поворачивался сказать «да». Словно организм рефлекторно защищался от потрясений, на которые рассудок уже был готов.

— Думай, коза… Ща набегут, суки, ваще не сядем. Думай, пока никого… Да ты чо, ей-богу? Это ж торпеда… пацаны в такую играют. Я токо забыл, как называется…