Ирина Ванка - Секториум

Сигирийский транспорт в нужной нам зоне не доминировал, и в этом заключалось наше главное невезение. Во всем остальном нам везло: Наша Галактика оказалась расположена вплотную к одному из больших транспортных Колец. И это, по мнению наших инопланетян, стоило всех прочих неудобств. Если бы не счастливое соседство, вряд ли мы смогли бы совершать дальние вылазки. Сектор Кольца проходил сквозь нашу галактическую группу, примерно между Млечным Путем и Андромедой. Какое расстояние опоясывало Кольцо, сказать затрудняюсь, но догадываюсь, что немалое. Наше Кольцо где-то соединялось с другими Кольцами, образуя транспортную Цепь, которая, в свою очередь, имела форму Сети.

Кольцо было разбито на сектора, оно совершало мгновенные, ритмичные движения взад-вперед на длину сектора. То есть, один и тот же участок Кольцевой магистрали никогда не выходил за пределы зоны, только дергался как маятник. Объект, попадая в этот транспортный коридор, совершал мгновенный бросок на длину сектора. А если зазевался, то и обратно. А если еще раз зазевался, — так и маячил по зоне, пока диспетчер не заметит и не выбросит его наобум. Чтобы использовать скоростные возможности Кольца, нужно рассчитать полет так, чтобы вовремя выскочить из одного сектора и заскочить в другой на попутной фазе. И точно тем же маршрутом обратно, потому что расписание Кольца никогда не меняется, и понятия «направление движения» на нем не существует. Существует одна проблема: удачно попасть в Магистраль на обратном пути, потому что именно здесь наши путешественники теряли время.

— Если я найду диспетчера, — объяснял шеф, — проблемы не будет.

— Тогда мне можно будет увидеть Солнце из космоса?

Вега удивился:

— В офисе полно записей. Надо было сказать. Солнце… Солнце уже далеко. Проблема в том, что мы, фактически, вися на транспортной артерии, не имеем представительства в диспетчерской службе, не говоря о летной технике, которой в Сигирии попросту нет. Мы кругом зависимы от обстоятельств и от наших соседей по Базе, для которых планета не представляет научного интереса. Все они относятся к Земле потребительски, в лучшем случае, безразлично, как и сами земляне. Ты тоже считаешь локальную разведку пустой затеей?

Я не знала что ответить, потому что не могла понять, он издевается или всерьез задает мне вопросы такого уровня?

В капсуле меня держали недели полторы, но мне показалось, что за это время мои однокурсники вернулись с картошки и отучились семестр. Вега где-то гулял, изредка навещал меня, словно боялся, что я сбегу. Я должна была терпеть и надеяться, что когда-нибудь увижу своими глазами если не Солнце, то хотя бы звезду, похожую на него.

— А мне можно будет покататься по Солнечной системе на «Марсионе»? — спросила я.

— По Солнечной системе? — искренне удивился шеф. С чего это вдруг местному аборигену захотелось осмотреть собственный остров, вместо того, чтобы слетать в Париж?

В Париже я, кстати, тоже никогда не была, только слушала Мишины обещания, что Этьен со дня на день освободится и устроит мне, как новичку, экскурсию по Европе. Ожидания и мечты теперь удалялись от меня на сумасшедших скоростях в неизвестном направлении.

— Надо было сказать, что хочешь в Париж, — удивлялся шеф. — Теперь жди. Почему раньше не сказала, что вынуждена снимать квартиру? Почему я только от Миши узнаю, что ты не можешь себе позволить даже цветной телевизор? Разве я не сказал сразу, чтобы ты обращалась ко мне с любыми проблемами?

Если бы я знала, что это называется «проблемой»! Я ждала и терпела в капсуле десять дней, потом сбилась со счета, сутки смешались, бессонница замучила. Вокруг были одни и те же стенки, низкий потолок, дверь, похожая на сейф, створки шкафа, которые было запрещено открывать. Внутренний интерьер был грубо и неестественно задекорирован под человеческое жилище. Наверно для того, чтобы земляне чувствовали в нем себя как дома. Вместо этого я очень скоро почувствовала за собой моральное право посетить Париж или построить дом возле моря, такой же, как у Петра. Внутренности капсулы, от ручек тумбочки до постельного белья, были обработаны веществом без цвета и запаха, которое оставляло белесый оттенок на всем. Даже моя сумка оказалась обработана и закупорена. Прикосновение к вещам давало гадкое ощущение резины. К концу полета я уже чувствовала это вещество на руках и резиновый привкус во рту. Мне нельзя было есть, пить, громко разговаривать и резко двигаться. С каждым днем шеф все реже заходил ко мне, только убедиться, что я жива.