Евгений Войскунский - Командировка

- Какое опровержение? - Я был очень, очень раздражен. - Мы дадим отклики трудящихся, требующих самого сурового наказания для вашего Огарка.

Редакция "Приморского слова" занимала три комнаты на четвертом этаже дома, напичканного всевозможными конторами. В одной из комнат я разыскал Валентина Сорочкина. Он и еще несколько сотрудников газеты сидели кто на стуле, кто на столе, спорили, перебивая друг друга. Сорочкин познакомил меня с коллегами, один из которых показался мне похожим на старого бульдога.

- Дмитрий Сергеич, - не удержался и съязвил Сорочкин, - жалеет, что его в детстве не назвали Лопе де Вега.

Компания разразилась смехом.

- Послушайте, Лопе де Вега, - сказал Сорочкин, раскачиваясь на стуле, внесите ясность. Мы тут спорили, какой был курс доллара до "сентябрьского вердикта". Ребята говорят - шестьдесят семь рублей, а я помню, что семьдесят четыре.

- Семьдесят два, - уточнил я. В свое время "сентябрьский вердикт" Федерального собрания, упразднивший пост президента федерации и сильно изменивший конституцию, привел к власти левую оппозицию. Были остановлены реформы и взят так называемый ННК - "новый национальный курс". Ожидали от него скорого улучшения жизни. Увы, этого не произошло. Менялись правительства, формируемые парламентским большинством, и каждое обещало, обещало... Вот уже и столетняя годовщина октябрьской революции наступает, а обещанного процветания все нет и нет.

- Можете полюбоваться на первого секретаря КПРФ Анциферова, - кивнул Сорочкин на раскрытое окно. - Ровно в полпятого он после сытного обеда выходит на балкон переваривать пищу.

Я выглянул в окно. В доме напротив, на втором этаже, на балконе, сидел в соломенном кресле миниатюрный человечек с лысой остроконечной головкой.

- Какой маленький, - сказал я. - Прямо недомерок.

- Зато страшно деятельный, - добавил Сорочкин.

На балконе появился полный человек в желтой, словно надутой куртке и зеленых спортивных штанах. Ветер шевелил его темные волосы. Он стал так, что мы видели его спину и мощный загривок.

- Сиракузов, - узнал его Сорочкин. - Специалист по штроблению стен, а по совместительству председатель "Трудового Приморска". У него батальон крикливых старух, и сам он ужасно речист - орет в мегафон, науськивает на евреев и демократов.

- Что такое штробление стен? - спросил я.

- Черт его знает... Кажется, он получает указания у Анциферова. Судя по всему, будет сегодня большой шум. - Сорочкин снял трубку тренькнувшего телефона и некоторое время молча слушал. - А милиции нигде не видно? спросил он. - Ну, ясно. Кто из наших фотографов здесь? Котелков? Скажите ему, пусть готовится, поедет со мной.

Положив трубку, Валя обвел нас помрачневшим взглядом.

- Кажется, началось, - констатировал он. - Двадцать минут назад из морского училища вышла колонна курсантов. Куда идут - пока неясно, но похоже, что по направлению к Устьинским казармам. Поедете со мной? спросил он меня.

Я кивнул.

Устьинским казармам лет сто пятьдесят, если не больше. Давно высохла (или ушла под землю) речка, в устье которой и было заложено мрачное кроваво-красное здание. А оно стоит, приземистое, словно придавленное воспоминаниями об удалых временах. Три довольно глупых зубца украшают вход в казарму.

Когда мы подъехали, на плацу, поднимая пыль, топали взад-вперед два или три взвода молодых солдат.

- С утра до вечера у них строевая подготовка, - сказал Сорочкин, остановив машину напротив казарм, возле решетки - тут начиналось ограждение морского порта. - Пока все спокойно, - добавил он, закуривая.

- Валя, - попросил я, - пока есть время, давайте съездим на судостроительный. Я хотел бы взглянуть на крейсер. Это ведь недалеко?

- Недалеко. - Сорочкин подумал с полминуты, потом выбросил окурок в окошко и решительно заявил: - Поехали.

- Знаешь что? - сказал фотограф Котелков, спрятавший юное лицо в густой черной бороде. - Подъедем со стороны Собачьего переулка, оттуда лучше крейсер снимать. Эффектнее.

Не доезжая до этого Собачьего, мы увидели идущую навстречу толпу мужчин и женщин, почти все были в белых курточках и белых брюках.

- Ага, мукомолы и хлебопеки идут, - прокомментировал Сорочкин. Молодец Мартик, расшевелил их. Все-таки, - добавил он, помолчав немного, нормальным людям, имеющим прилично оплачиваемую работу, совершенно не нужно возвращаться в "развитой социализм".

Несколько дюжих парней возглавляли шествие. Один из них, рыжеусый толстячок, поигрывая палкой (или скалкой), пел нарочито отчаянным голосом: