Александр Волгин - Исповедь

Потом была Земля и очень много времени, на размышление. Дни и ночи бесцельно бродил я по городу в абсолютном одиночестве и страшные, чудовищные мысли лезли мне в голову. Мне казалось, что нет ни этого шумного города, ни этих улиц, ни людей, ссужающих меня, ни самого меня, вообще ничего нет. И не было никогда. Какой-то огромный исполинский мозг создал все это в своем воображении и играет этими видениями, как ребенок кубиками. Именно по его прихоти появилось мое "Я", со своими несуществующими мыслями и переживаниями и мнится этому "Я", что он живет. Теперь-то я понимаю, что был на грани помешательства. Но только безумец смог бы понять происходящее на Ариане. И я вернулся...

Я снова шел по бурым камням Арианы и сердце сжималось от какой-то странной и сладостной смеси тоски и страха. Все вокруг дышало тишиной и покоем: бездонная зелень неба, ослепительно-прекрасные нагромождения облаков, рыжая щетина скал. Но я-то знал как обманчива эта безобидность, она страшна и коварна именно потому, что не знаешь с какой стороны ждать удара. Я знал, что этот удар последует, Ариана всегда отвечала ударом на удар, а земное вторжение было массированным и широкомасштабным. Вторая экспедиция развесила на орбитах сотни зондов, опутала всю планету сетью автоматических исследовательских станций, в действие были приведены все резервы, лучшая техника шла на Ариану, лучшие ученые Земли. И все же я чувствовал, что вся эта механизированная атака бессмысленна, ибо Ариану нельзя выразить формулами, таблицами и схемами. Ни мощная техника, ни научный интелект не смогут разгадать ее. Для этого надо просто выйти за рамки привычного, избавиться от инерции мышления, отбросить стереотипы. Мы видим только то, что хотим видеть и верим только в то, во что хотим верить... Ураганы, землетрясения,- мы давали всему привычные земные определения, даже не подозревая, что же на самом деле скрывается под этими личинами...

Шли месяцы. Многообещающий штурм превратился в долговременную осаду. Продолжать исследования больше не было смысла, мы запутались в ворохе неразгаданных феноменов, не решив их не возможно было двигаться дальше. Надо было остановиться, понаблюдать, сопоставить факты, подумать как следует. Но человеческая гордыня не хотела признавать своего поражения и хорошо отлаженная машина экспедиции продолжала работать. По инерции, в холостую. И самое страшное, что при этом мы теряли людей. Пилот Герберт Роумен взорвался в небе Арианы, его скайер столкнулся с шаровой молнией; бесследно исчезли семь человек из группы геолога Федосеева, ушли в маршрут и не вернулись; мучительно умер начальник Второй экспедиции Ремигиюс Паулдис, по нелепой случайности оказавшийся на пути следования блуждающего радиоактивного очага; група Нормана... Впрочем, об этом стоит рассказать подробней. Норман работал на озере. Я возил ему аппаратуру и оборудование, на обратном пути прихватывал контейнеры с образцами грунта и воды. В тот день Норман ходил злой как черт. Утром они предприняли очередную попытку проникнуть в глубины озера и зонды опять не вернулись. Озеро, как ненасытная прорва, поглотило глубоководные аппараты один за другим. А тут еще с орбиты поступило сообщение о приближающемся урагане, надо было свертывать оборудование и прятать под бронированный купол станции. Я забрал контейнеры с пробами, погрузил их на свой скайер и остановился, наблюдая за изменениями, происходящими вокруг. Тучи сгущались, отягощая небо, воды озера вдруг пришли во вращение, странный громоподобный гул заполнил окружающее пространство. Страшное величие было в этой картине. Норман поторопил меня, крикнул, что ураган через полчаса будет здесь, и я стартовал. Ученые помахали мне на прощание. До сих пор не могу простить себе, что не забрал их с собой... На другой день я снова вылетел на озеро, вез новые зонды. Я шел низко над скалами и вдруг краем глаза заметил среди камней какое-то движение. Я развернул скайер и, увеличив площадь крыла, сбавил скорость, По каменным завалам, спотыкаясь и падая, шел человек в запыленном скафандре. Я вызвал его, но не подучил ответа. Посадив скайер на крохотном пятачке свободном от скал, я побежал навстречу незнакомцу. Это был Норман, он не узнал меня, он не узнавал никого и ничего... Потом комиссия пыталась восстаноить картину происшедшего на озере, но от бронированного купола станции не осталось даже обломков, все чисто, никаких следов. Норман же рассказать о случившемся не сможет до конца своих дней. Теперь-то я понимаю, что он был первым, кто понял что же на самом деле творится на Ариане.