Александр Левин - Вчерашняя мышь. Сборник прозы

Не злитесь, пожалуйста. Конечно, у меня есть лицензия на сексуальные контакты, комиссар, и на НВС 2 2 Насилие по взаимному согласию тоже есть, мало того, Сингулярность так высоко ценит результаты моей работы, что лицензии прологнируются автоматически, я уже лет десять не проходил никаких проверок.

Вы не хотите говорить о Разуме?

Лебедев стоял в пустом белом коридоре и пытался почувствовать, как эта махина движется, представить себе, как работает двигатель и страшно скрипят растущие из неба тросы. Резиновая тишина наполнялась эхом беснующегося за бортом грома. Камеры, в которых содержались подозреваемые, находились в этом коридоре одна за другой. Лебедев ходил между ними туда-сюда, решая, с кого в этот раз начать.

Много думал о тех словах Сингулярности: «уничтожить их мы не можем». Как тот факт, что избавиться от проблемы самым простым путем нельзя, сказывался на… самоощущении Систем? Почему опасные социальные единицы, угрожающие функционированию города и, в конечном счете, функционированию Разума, были помещены именно сюда?

С одной стороны, понятно и даже вроде как логично: подальше от земли и резервного генератора, но какого дьявола оставлять их в городе? Почему именно эти двое? Что если Системы ошиблись, и террорист остался внизу? Каким образом он уничтожит генератор? И что будет, если это случится?

Лебедев знал, что будет. Дал никотин и непроизвольно попытался вспомнить, каково это, быть там внизу, в вонючей духоте допотопной фабрики снов. Вспомнились люди в белых халатах, ядовитый зеленый свет и почему-то космос, заляпанный белыми шрамами далеких звезд.

Сначала все было просто: машины получали от людей то, что им было нужно. Никакого гуманизма. Теперь, в стремлении быть похожими на самую бесполезную из белковых форм жизни Системы и сами запутались в том, чего хотят.

Лебедев передернул плечами, глубоко вдохнул, медленно выдохнул, глядя на свои растопыренные дрожащие пальцы. Возможность оказаться в состоянии неопределенности пугала, но возможность чувствовать страх будоражила, как наркотик.

Он почти инстинктивно вызвал на линзы карту социальных реакций, не столько для того, чтобы проверить, как там у них внизу дела, сколько чтобы почувствовать хотя бы номинальное неодиночество. На карте зеленое и желтое. Все тихо.

Здесь, на платформе, существ почти не было. За все время Лебедев успел встретить только двоих или троих. Поговорить ни с кем не удалось. Едва завидев его в другом конце коридора, работники спешили исчезнуть в одной из бесконечных дверей в стенах и скрыться где-то в глубине комплекса.

Лебедев убрал карту, огляделся, опять вздохнул, собираясь с духом, а затем провел рукой по индикатору слева от двери, получая доступ в камеру Шульгина.

Вы знаете, что еще говорят луо? «Действительная угроза кроется в том, что мы не хотим понимать общественные и политические причины тотального исчезновения нашего права на анонимность. Технологии превратили человеческое несовершенство в пережиток прошлого и уничтожили человека».

Нужно представить себе их потные лица и тон, исполненный бесполезного реваншистского пафоса.

Они сражаются за право врать. Они говорят, что технологии, любые, разрушительны и воинственно консервативны.

Диктатура свободы, – так они говорят.

Конечно, нам с вами понятно, что это бред, что сама техника никогда не притронулась бы разрушительно к земле или человеку. Нет у нее никакой воли, но между тем она показала способность улучшить человека телесно и духовно и помочь природе. Однако, может быть, по сути не будучи грабежом, техника провоцирует грабеж? Что если неискоренимый империализм личности и империализм общества не сопоставимы с безусловной свободой?

Как человек может измениться, для того чтобы формализовать новую человечность, игнорируя или объясняя себе переход в другую форму? В этом и состоит моя работа, комиссар.

Я рассказываю машинам о том, как работает механизм человека, учу их тому, что единственная возможность не превратиться в кого-то, упрямо и слепо следующего своей оторванной от жизни теории, единственный для сегодняшнего человека действенный способ борьбы с солюционизмом – непоследовательность.

Можете себе представить, что говорят мне ученики? Думаю, можете. И в условиях этой бесполезности, инертного существования, полнейшей теории, которой не было видно конца и края, я получаю возможность применить свои знания и умения на практике. Разве вы бы не согласились?