Индра Незатейкина: Чур, я в домике!

Еще с километр извилистой песчаной дорожки с неприятно свежими следами протекторов, гудящая трансформаторная подстанция, и вот сквозь лес уже можно различить белеющие в темноте корпуса радиозавода. Песок под ногами сменился бетонными плитами, а впереди стал различим забор из колючей проволоки, за которым был Город.

И тут Максим утратил бдительность. Терять время на наблюдение было жалко, и он вышел на перекресток, став хорошо заметным на фоне светлого бетонного покрытия. И тут же где-то справа вспыхнули фары, и заработал мотор притаившегося в кустах «бобика», и чей-то голос крикнул: «Стой, стрелять буду!» И Максим сейчас же кинулся в кусты, но было уже поздно — его поймали в луч фонаря, и забор впереди не давал свободы для маневра. Сердце бешено колотилось, свет фар плясал на бетонных плитах и стволах деревьев, завывал мотор, и под правой рукой все тянулась «колючка». Максим куда-то провалился, где-то прополз и прорвался сквозь бурелом. Путаясь в колючих плетях ежевичника, вывалился на какую-то бетонную площадку с гаражами, протиснулся между стенками, обитыми ржавыми жестяными листами, запинаясь о гнилые ящики, пролез в дыру в сетке забора. Продрался сквозь плотно увивавший кусты дикий виноград с багряными листьями и мелкими, блестящими, как вороний глаз, черными ягодками. И буквально выпал на тихую городскую улицу возле автобусной остановки.

Максим по инерции доковылял до скамейки на остановке, скинул рюкзак, сел, переводя дыхание. Трассирующим следом уходила в перспективу яркая цепочка уличных фонарей. Подошел жёлтый рейсовый ЛИАЗ с одиноким пассажиром, то ли читавшим газету, то ли дремавшем на заднем сидении. Остановился и с шипением раскрыл двери — очевидно, специально для Максима. Максим не отреагировал, продолжая бездумно смотреть в пространство. Подрагивала, слегка поскрипывая от ветра, желтая табличка с большой буквой «А» и двумя номерами автобусов — первым и вторым. В многоэтажных домах на той стороне улицы горели окна: теплыми оттенками ламп накаливания и мерцающим синеватым свечением черно-белых телевизоров. Порыв ветра принес из ближайшего двора звуки детского смеха, заливистого собачьего лая и фортепианных аккордов. Проехал мимо пожилой дачник-велосипедист на видавшем виды «Аисте», скрипящем и тренькающим звонком на ухабах. На багажнике велосипеда был пристроен обернутый в газету букет разноцветных астр. Лихо проскочил, для острастки бибикнув велосипедисту, «жигулёнок» одиннадцатой модели. За ним шлейфом пролетели, кружась в турбулентном потоке, желтые березовые листочки. Один из листков царапнул Максима по щеке и вывел из оцепенения.

«Всё, — подумал он. — Дошел. Дома».

— Сынок, автобус давно был? — спросил рядом старческий голос.

— А?.. Только что ушел, — ответил Максим подошедшей из темноты старушке.

Он подвинулся, и бабулька, тяжко вздохнув, опустилась на скамейку и взгромоздила рядом баул.

— В поход собираешься? — оглядев Максима, поинтересовалась старушка.

— Да нет… — сказал Максим. — Уже… отбегался.

— Уезжаешь куда?

— Наоборот, домой приехал, — он расплылся в блаженной улыбке.

— А-а-а, — протянула бабушка, утеряв значительную долю интереса и еще раз ощупала его настороженным взглядом. — С северов, что ли? — с нотками неодобрения в голосе уточнила она.

— Нет, — коротко ответил Максим. — В Киеве работаю.

— Понятно, — с неопределенной интонацией произнесла старушка.

Максим встал, подхватил рюкзак и вежливо сказав бабусе: «До свидания», пошел к своему дому. Хорошо, что идти было совсем не далеко, квартал за поворотом на Спортивную, потому что снова начал накрапывать дождь.

Возвращаться домой после долгого отсутствия каждый раз было волнующе приятно. Вот провела его до подъезда почти не видимая в темноте диагональная пешеходная дорожка, вот скользнул под ноги красный кленовый лист из детского садика во дворе, вот встретил приветливо светящийся под козырьком у входа цилиндрический плафон, похожий семисотграммовую банку из-под венгерского компота. Порадовало даже объявление об отключении на два дня горячей воды, приколотое кнопками к деревянной двери. И свежий номер «Науки и жизни», белеющий в круглых дырочках почтового ящика. И лифт с расплавленными целлулоидными кнопками. И велосипед брата на лестничной площадке — не обычный «Орленок», а ультрамодный «Олимпийский».

Дверь открыла мама в кухонном переднике. Всплеснула руками: