Виктор Эфер - Бунт атомов

С этого момента слежка превратилась в травлю… Ветер засвистел, обтекая кузовы автомобилей, и какие-то неясные силуэты замелькали в стеклах, исчезая, будто кто-то сдергивал их рывком с поля зрения…

Эта бешеная езда в темноте — была игрой со смертью, стерегущей за каждым поворотом, выглядывающей из-за всякого камня на дороге. Продолжать ее дальше было совершенным безумием, и Конвэй включил полный свет в свои фонари… Белое пятно выхватило из ночной черноты кусок стелящейся дороги, и рельефно выделился мчащийся «Рольс-Ройс»…

Поняв, что терять более нечего, Вилкинс зажег и свой свет… Это дало ему возможность довести скорость до предела…

Они двумя сверкающими и храпящими апокалиптическими чудовищами пронеслись мимо строений какого-то поселка… Прошумели мимо ряды деревьев; у переезда с закрытым шлагбаумом «Рольс-Ройс» и не подумал остановиться и с оглушительным треском разнес деревянную штангу…

Несущийся за ним на расстоянии 100 метров «Плимут» едва успел выскочить из под колес налетевшего локомотива поезда Харольдсвик-Бурфиртс… Отсюда, вдоль берега какого-то заболоченного озера, пролегало ровное, как стрела, шоссе.

Здесь Вилкинс попытался выжать из своего мотора последние капли мощности, и через несколько секунд для Конвэя стали ясны преимущества фирмы «Рольс-Ройс» перед «Плимутом»… Преследуемый стал неуклонно уходить… Конвэй прибег к последнему средству и выключил глушитель… Мотор оглушительно взревел, и на какое-то время Конвэю показалось, что дистанция перестала увеличиваться… Стрелка спидометра резко качнулась и накрепко примерзла к цифре 126… Колеса, казалось, не касались дороги, а скользили над ней… Но «Рольс-Ройс» уходил. Это было вне всякого сомнения.

— Уйдет… — сдавленно прошипел Конвэй, щуря слезящиеся от напряжения глаза. — Уйдет.

Тогда он вытащил из кармана свой «Браунинг» и три раза выстрелил, целясь в нижнюю часть автомобиля Вилкинса. Одна из пуль нашла свою цель и шина оглушительно хлопнула… Заднюю часть «Рольс-Ройса» тотчас же занесло и со скрежещущим треском он врезался в каменную тумбу и медленно, как бы нерешительно, перевернулся на бок… Раздробленный мотор, залитый бензином, вспыхнул…

Едва успев затормозить свой «Плимут», чтобы не налететь на опрокинутый горящий «Ройс», Конвэй поспешно подбежал к нему и при сильном, резко выделяющем тени, свете фонарей «Плимута», перемешивающемся с прыгающими отсветами горящего бензина, увидел лежащего в каком-то сломленном положении человека… Голова лежащего представляла сплошное кровавое месиво. Мистер Джон Вилкинс, эсквайр, — был мертв. Рядом валялся выброшенный силой толчка объемистый кожаный портфель.

Несколько секунд мистер Ричард Конвэй стоял, созерцая это зрелище, затем покачал головой и стал вытаскивать тело Вилкинса из горящих обломков. Однако, в заднем пассажирском отделении он заметил длинный, завернутый в толстый пушистый плед предмет, и сердце мистера Конвэя, пристукнув лишний раз, почему-то остановилось… Порывисто бросившись к этому предмету, оказавшемуся вторым человеческим телом, он поднял его и, положив на землю дрожащими руками, развернул плед.

Перед ним лежала связанная каким-то шнуром Патриция Вилкинс, вновь ставшая Патрицией Стаффорд… Ее волосы цвета золота были растрепаны, глаза закрыты и губы плотно сжаты в горькой болезненной улыбке…

Где-то высоко в небе, между звезд «Большой Медведицы», блестела новая яркая звезда — комета. Мистер Ричард Конвэй обратил свой взор к небесной тезке женщины, неподвижно распростертой перед ним, и призвал комету ускорить свой полет…

Заглушенное рыдание готово было вырваться из его груди, но мистер Конвэй был слишком мужественным человеком, чтобы даже в такой момент потерять власть над собой. Он склонился к Патриции и, всматриваясь в ее прекрасное лицо, прошептал:

— Только эти звезды знают, моя Пат, чем ты была для меня… Если бы ты осталась жить и я увидел бы в твоих глазах хотя бы искорку, вспыхнувшую для меня, — я сошел бы с ума при одной мысли о комете, которая должна забрать мою жизнь, могущую быть такой прекрасной рядом с тобой. Прощай, моя Пат!..

Здесь мистер Конвэй допустил некоторую сентиментальность… Он прикоснулся губами ко лбу Пат…

Если мистер Конвэй и не был врачом, то, тем не менее, если бы он был менее возбужден и более внимателен с самого начала — он был бы избавлен от необходимости говорить эпитафии над живым телом…