Виктор Эфер - Бунт атомов

Патриция порывисто встала и, отойдя к окну, сказала очень тихо:

— О, Судьбе надо прощать все!.. Ведь она — слепа, мистер Конвэй… Однако, я думаю, пора идти к столу. Предложите же мне руку и будем играть в великосветский, чопорный обед…

Джон Вилкинс встретил их в столовой. Он назвал мистера Конвэя «дорогим другом» и старался разыгрывать роль хлебосольного и радушного хозяина. Конвэй, исподтишка наблюдая за ним, нашел, что он очень переменился за этот период, чего, впрочем, нельзя было сказать о его галстуках. Былой сосредоточенной и значительной молчаливости не осталось и следа, и это давало повод подозревать, что она была и вообще ему несвойственна, а являлась только средством в его борьбе за благосклонность Патриции и находилась в тесной связи с «модой на умников», о которой в свое время обмолвился Мэттью Роллинг. Теперь он выглядел довольным собой и всем окружающим миром и был очень оживлен, чтобы не сказать развязен.

За обедом он пил много вина, сыпал остротами весьма сомнительного свойства, восхищался мелодиями джаз-банда и даже со смаком цитировал вошедшего в моду пошлейшего поэта.

Патриция, хотя и поддерживала общий разговор, но почему-то избегала встречаться глазами с мистером Конвэем, который, наблюдая все это, чувствовал, что настроение его поднимается с каждой минутой.

После затянувшегося обеда Патриция тотчас же ушла, сославшись на начинающуюся головную боль, попросив мужа проводить гостя в приготовленную ему комнату. Роллинг все еще работал в лаборатории, ассистент, как сообщили Конвэю, вообще крайне редко появлялся за общим столом, предпочитая питаться всухомятку в своей комнате, чтобы не быть вынужденным отрываться от своих книг.

Оставшись вдвоем с мистером Конвэем, Вилкинс принялся рассказывать анекдоты, не без изюминки. Кажется, он успел изрядно выпить. Внимательно наблюдая за ним и посмеиваясь над его анекдотами, Конвэй вытащил известное письмо, адресованное «в собственные руки Дж. Вилкинсу, эсквайру» и, протянув его собеседнику, безразлично сказал:

— Я совсем позабыл, что должен передать вам это послание.

Совершенно спокойно поблагодарив, тот взял письмо в руки и, даже извинившись, разорвал конверт. Так же спокойно вынул единственный содержавшийся в нем листок календаря, взглянул на него и широкая усмешка, оставшаяся еще после последнего пикантного анекдота, медленно стала сползать с его лица. Хмель, как видно, выползал из его головы тоже… Конвэй отметил, что первым его движением, вернее, мыслью об этом движении — было спрятать листок, но это было только одно мгновенье. Он немножко неестественно усмехнулся и положил листок на стол.

— Какой-нибудь сувенир? — спросил мистер Конвэй.

— М-да… — протянул Вилкинс. — Здесь есть интересные сведения.

— Я так и думал.

— Почему?

— Слишком уж необыкновенное письмо. Да и почтальон тоже…

В глазах Вилкинса, еще не вполне трезвых, Конвэй заметил нечто вроде испуга.

— Позвольте… Как попало к вам это письмо? Кто передал его вам?

— Меня удивляет, мистер Вилкинс, что вопрос, который следовало бы задать в начале, вы задаете в конце.

— Что вы хотите этим сказать, мистер Конвэй? — становясь серьезным, спросил Вилкинс.

— Только то, мистер Вилкинс, что я отобрал это письмо у субъекта, который забрался в мой чемодан в гостинице «Львиная грива» в Сэкс-Ярде.

— Почему вы говорите мне об этом таким тоном, точно я был этим вором?

— Потому, что самое интересное в этом деле заключается в том, что субъект, забравшийся в мой чемодан, вором — не был…

— Вы говорите загадками…

— Не торопитесь… Этот субъект интересовался не присвоением моей собственности, а определением неизвестной породы птиц, к которой принадлежу я.

Вилкинс стремительно выпрямился:

— Я не имею ни времени, ни желания разгадывать ваши шарады и должен вам сообщить, что я крайне удивлен вашими намеками, которые…

— Я не менее удивлен всем этим, мистер ученый!.. — выговорил Конвэй, поднимаясь в свою очередь. Он стал против своего собеседника и взоры их скрестились. Казалось, что вся скрываемая ими обоими до сих пор антипатия бешеным темпом трансформируется в ненависть, и два человека ожидают только малейшего предлога, чтобы наброситься один на другого и начать кататься по полу в дикой схватке, как два разъяренных зверя…

Но Вилкинс разрядил напряжение, деланно рассмеявшись…

— Мы, кажется, очень нервны оба и едва не поссорились из-за какого-то нелепого пустяка… Садитесь и давайте выпьем.