Дмитрий Володихин: Осколки царства

Старый клен ждал окончания ритуала.

Третий лист, третий мой неговорящий собеседник, умер в самом расцвете своих сил и желаний. Тайные пороки разбавили его золото нежной зеленью и острыми приправами багровых тонов. Ветер надорвал его тело в двух местах. Неровный, неправильный силуэт мог бы многое рассказать о том, как преждевременная зрелость надламывает неясные томления юности. Мечта, добытая раньше времени, превращает разочарование в наркотик, а бесцельность - в цель.

Гравер, занимающийся кленовыми судьбами, заставил острые выступы изогнуться, направить свои мягкие жала в разные стороны. Неистовая сила рвалась вон из полупрозрачной плоскости, звучащей простым пергаментом... В мертвом листе еще полным полно было этой силы, как видно, жизнь не сумела растратить ее. Наверное, тянкие сезоны не иссякли сами собой. Их неровное течение кто-то обрезал прежде времени, до срока. Жизнь листа прервалась задолго до естественного покаяния, в ожерелье грехов, страстей и гневной гордыни. Достигнув старости, буйные натуры обретают прощение за свои блудные странствия и неизлечимо болеют Брейгелем. Этому - не было дано.

И на его судьбе оттиснута была вселенская тайна - с необыкновенной отчетливостью. Какой смысл в жизни, рвущейся без расчета и даже без особых резонов навстречу утоленным желаниям? Перестав желать, переходишь в состояние нирваны, то есть смерти... Жизнь одного листа - среди многих миллионов октябрьских павших, - зачем заставили ее выйти из небытия? Зачем не дали в недрах ее до конца свершиться ни единому задуманному плану? Зачем вытолкнули ее обратно в небытие, начертав знак последнего срока на челе полуденного часа?

А ведь есть смысл, должен быть смысл...

Сегодня я не плакал. Три дня. Меньше чем за три дня я никогда не мог достигнуть безграничного смирения. Быть может, никому не дано будет познать тайну, разлитую по всем листам, по всем былинкам, по теням и свету, по звукам и запахам, по людям и камням, по гибким ветвям вязов и терпкому холоду беззвездных ночей. Может быть. Но мне слышна тихая музыка тщетного и прекрасного заката, я знаю винный аромат солнца, робко застывшего перед вратами ноября, и для меня нет тайны в суетливых танцах птиц, - скудно деловитых посреди роскошного увядания мира. Смиренная грация листопада наполнила мою душу трепетом.

Какое счастье - вернуться путем кленового золота...

Я улыбнулся.

Я не сумел ни сломать ту величественную призрачную машину, которая управляет временем и пространством нашего мира, ни наладить ход ее шестеренок и передаточных валов так, чтобы течение дел перестало быть нескончаемой неожиданностью. Но мне позволено иногда возвращаться к Отцу, подарившему всю эту красоту... Он любит меня и, наверное, простит...

- Здравствуй, Отец!

- Здравствуй.

Москва, 1998-2002