Виктор Гончаров - Век гигантов

— Вожак мирной жизни — главный вождь? Вожак войны подчиняется ему?

— Никто никому не подчиняется, — отвечал Николка с раздражением. Ему стало ясно, что старик поет с чужого голоса. Бросив косой взгляд на арийца, с деланным равнодушием хлопотавшего возле печки, он объяснил:

— Мирные дела у арийцев решаются сообща — всей ордой, всеми достигшими совершеннолетия. Дела мелкие, повседневные — советом из пяти, избранным на общем собрании орды…

Собственно говоря, это была только программа, которой надлежало быть проведенной в жизнь, но которая полностью еще не была проведена за недостатком времени, за головокружительным бегом событий.

Старик раздумчиво повторил декларацию Николки, потом вдруг спросил:

— Могли — пленники или гости арийя?

— Могли будут жить с арийя, как братья с братьями, — отвечал Николка, не понимая еще, куда клонит плиоценовый дипломат. А тот продолжал:

— Могли не могут быть братьями арийя: они разной крови.

В этой области Николка был достаточно наштудирован и сбить его оказалось не так-то легко.

— Могли — братья арийя, как леопард брат пантеры, — сказал он. — Они имеют общий язык, они произошли от одного предка — от животных, они долгое время жили вместе, потом разошлись и стали непохожими друг на друга.

— Вожак арийя говорит правду, — неожиданно даже для себя согласился старик, убежденный силой исторического аргумента; потом помолчал, отыскивая ускользнувшую мысль, и, найдя ее, заговорил с решимостью критической минуты: — Пусть могли — братья арийя. Пусть могли будут жить с мудрыми и сильными арийя. Но у моглей — иные порядки. Как свободным братьям, им оставят их порядки?

Вот оно что! Старички беспокоятся за свою власть! Конечно, кто-то их, как говорится, нашарахал. Кто? — В данную минуту это не важно. Важно: что ответить, чтобы старики не забили тревогу и не уволокли своей орды этой ночью, пока «вредные» идеи не проникли в мозги молодых охотников. Сильный подземный удар, от которого дождем посыпались со сводов пещеры звонкие сталактиты, дал Ни-колке время придумать осторожный ответ.

— Пускай могли живут, как им хочется, — сказал он. — Къколя и никто из арийя не будут вмешиваться в их порядки и обычаи. Пусть старики только разрешат ему научить молодежь новым приемам охоты, выделке новых орудий, постройке пещер и другим полезным знаниям…

Николка ждал ответа, разглядывая мужественные лица охотников, сидевших вокруг стариков; эти лица были бесстрастны — пожалуй, тупы: или их не интересовал разговор, или они хорошо умели владеть своей мимикой.

Хитрый плиоценовый дипломат был также хорошим экономистом. Он знал ту несложную истину, что революции в орудиях производства влекут за собой революцию в сознании людей, только формулировал ее иначе: новые знания порвут зависимость охотников от стариков, в стариках перестанут нуждаться; значит, прощай стариковская власть… Лукаво покачав головой, он дал мудрый ответ:

— Пускай Къколя учит всему стариков. Старики сами станут учить свою молодежь. Молодежь скорей поймет их, чем чужака-арийца.

Хорошая голова у этого старика! Несмотря на дурман в мозгах, Николка отлично понял его: ясное дело, из полученных стариками знаний к молодежи попадет только та часть, которая не уничтожит прежней их зависимости, а оставшаяся часть еще более упрочит старую власть. Молодец, старикашка! Хорошо придумал! Но он, очевидно, не знает, что, кроме производственного фактора революционизирования, существует еще идеологический фактор — так называемая «красная зараза»: молодежь моглей, будучи в постоянном и тесном общении с молодежью арийя, без сомнения, заразится от последней ее духом, проникнется ее независимостью и, кроме того, многое из технических нововведений переймет от нее, минуя стариков.

Николка быстро согласился с поправкой неискушенного дипломата и поклялся, как тот потребовал, прахом его и своих предков, что вожак Къколя, во-первых, не будет вмешиваться в распорядки и обычаи моглей и, во-вторых, все знания, которые он хотел передать охотникам, он передаст, ничего не утаивая, старикам.

Спать! Спать!.. Шатаясь от головокружения и от непереставаемого сотрясения почвы, дотащился Николка до своего ложа, буркнул что-то медику, официально поинтересовавшемуся его здоровьем, и, едва только коснулся тяжелой головой кожаной подушки, сразу перестал слышать и гул взбудораженной земли, и штурм волн о скалы, и стенания раненых.