Курт Воннегут - Олень на заводской территории

— Я думаю, человек мог бы содержать на это семью, пока не получит повышения, — сказал Дэвид.

— Работа в нашем отделе рекламы покажется вам почти такой же, как та, что вы делаете сейчас. У наших специалистов высокий уровень подготовки и редактирования материалов, а в газетах наши рекламные выпуски не бросают в мусорные корзины. Наши люди — профессионалы и пользуются заслуженным уважением как журналисты. — Он поднялся со стула. — У меня сейчас одно небольшое дельце — оно отнимет минут десять, не больше. Не могли бы вы подождать? И я охотно продолжу наш разговор.

Диллинг вернулся в свою кабину через три минуты.

— Только что звонил Лу Флэммер, начальник отдела рекламы. Ему требуется новый стенографист. Лу — это личность. Он здесь всех очаровал. Сам старый газетчик, он, наверно, там и приобрел это умение обходиться со всеми с такой легкостью. Просто чтобы провентилировать его настроение, я рассказал ему о вас. Нет, я вовсе не хотел вас к чему-либо обязывать — просто сказал, о чем мы с вами говорили, о том, что вы присматриваетесь. И угадайте, что сказал Лу?

— Когда завтра ты вернешься из больницы домой, — говорил по телефону жене Дэвид Поттер, — ты вернешься к состоятельному гражданину, заколачивающему по сто десять долларов в неделю, подумай — каждую неделю ! Я только что получил нагрудный знак и прошел медицинский осмотр.

— О? — отозвалась удивленная Нэн. — Это произошло ужасно быстро, не так ли? Я не думала, что ты бросишься в это с места в карьер.

— Через год мне будет тридцать, Нэн.

— Ну и что?

— Это слишком много, чтобы начинать карьеру в промышленности. Тут есть ребята в моем возрасте, проработавшие уже по десять лет. Здесь суровая конкуренция, а через год она будет еще страшнее. И кто знает, будет ли Джейсон через год еще интересоваться газетой? — Эд Джейсон был помощник Дэвида, недавно окончивший колледж, и его отец собирался приобрести для него газету. — И это место в отделе рекламы через год будет занято, Нэн. Нет, переходить надо теперь — сегодня.

Нэн вздохнула.

— Наверное. Но это непохоже на тебя. Для некоторых заводы — прекрасное место: они процветают в этой среде. Но ты всегда был таким независимым… И ты любишь свою газету.

— Люблю, — сказал Дэвид, — и мне до слез жаль расставаться с ней. Но теперь это ненадежно — детям нужно дать образование и все прочее.

— Но, милый, — возразила Нэн, — газета приносит деньги.

— Она может лопнуть вот так, — отозвался Дэвид, прищелкнув пальцами. — Может появиться ежедневная со вкладышем «Новости Дорсета», и тогда… А что будет через десять лет?

— А что будет через десять лет на заводах? Что вообще будет через десять лет где бы то ни было?

— Я охотнее поручусь, что заводы останутся на месте. Я не имею права больше рисковать, Нэн, теперь, когда на мне лежит ответственность за большую семью.

— Дорогой, семья не будет счастливой, если ты не сможешь заниматься, чем хочешь. Я все же хотела бы, чтобы ты дождался, пока маленькие и я будем дома и ты к ним чуть-чуть попривыкнешь. Я чувствую, что тебя вынуждает к этому страх.

— Да нет же, нет, Нэн. Поцелуй за меня покрепче маленьких. Мне пора идти представляться моему новому начальнику.

Дэвид прицепил нагрудный знак к лацкану пиджака, вышел из больничного корпуса и ступил на раскаленный асфальт заводской территории, огражденной от внешнего мира колючей проволокой. Из обступивших его цехов доносился глухой, монотонный грохот. От места, где он стоял, веером расходились четыре запруженные, уходящие в бесконечность улицы.

Он обратился к одному из прохожих, спешившему не так отчаянно, как другие:

— Не подскажете ля вы мне, как найти корпус тридцать один, кабинет мистера Флэммера?

Человек, которого он остановил, был стар; в глазах его светились радостные огоньки. Казалось, старик испытывал от лязга, удушливых запахов и нервной подвижности, царившей на территории, не меньшее наслаждение, чем Дэвид от ясного парижского апреля. Он покосился сначала на нагрудный знак Дэвида, затем на его лицо.

— Только приступаете, так ведь?

— Да, сэр. Мой первый день.

— Что вы об этом знаете? — Старик с немым удивлением покачал головой и подмигнул. — Только приступаете… Корпус тридцать один? Ну, сэр, когда я впервые вышел на работу в 1899-м, корпус тридцать один был виден отсюда; между нами и им лежала только грязь, сплошные болота грязи. А теперь все застроено. Видите вон ту цистерну, за четверть мили отсюда? За ней начинается Семнадцатая авеню, вы проходите его почти до конца, затем переходите линию и… Только приступаете, а? Я ветеран. Пятьдесят лет на заводах, да, сэр, — заявил он с гордостью и повел Дэвида по нескончаемым проездам и авеню, через железнодорожные линии, по рельсам и туннелям, сквозь цехи, переполненные плюющими, хныкающими, скулящими, рычащими машинами, коридорами с зелеными стенами и черными рядами нумерованных дверей.