Евгений Малякин - Скорость тьмы

Арон бережно поднял голову жены со своих колен и стал поцелуями осушать ее залитое слезами лицо.

– Ева, дорогая, любимая… Мы что-то придумаем, это же не может продолжаться вечно.

Мужчина сам не верил в то, что лепетал, утешая жену. Не верила, конечно, и она. Ева попыталась взять себя в руки.

– Нам остается только ждать и молиться. Может, это просто чей-то безумный эксперимент, власти найдут того, кто это устроил, я верю в это. Все вернется на прежний уровень… Ведь так жить невозможно…

Молодая женщина обняла и поцеловала Арона солоноватыми от слез губами в благодарность за утешение. Всхлипнув в последний раз, она встала, поправила прическу, одернула платье и пошла посмотреть на малыша в детскую, откуда уже доносились ворчливые младенческие крики.

+++

Ева Барак ненавидела своего мужа. «Ковырни счастливый брак, и ты увидишь гноящуюся рану», – любила повторять она про себя известную поговорку.

Ее ненависть была иррациональна. Любой семейный психолог, дипломированный мозгоправ любого ранга вынес бы вердикт, что не видел на свете более дружной и счастливой семьи. Само собой, точно так же считали и окружающие, и для этого молодая семья давала все основания: никто не слышал от них не то что грубого – просто неласкового слова по отношению к партнеру. Ева выполняла полностью и даже с «добавкой» все свои супружеские долги – от постельных до кухонных, упрекнуть ее было абсолютно не в чем. Более того, она же сама дала себе слово «добиться этого мужчину», вот и добилась, и теперь ей было стыдно даже перед самой собой признаться, что она ошиблась.

Со своей стороны Арон так же не вызвал бы упреков у самого придирчивого семейного критикана: он нежно любил и ласкал жену, дарил при любом поводе ей мелкие и крупные подарки, как позволяли деньги. Он развлекал ее по выходным, таская в музеи, на выставки, в кино и просто на спортивные занятия или встречи с друзьями в кафе. Арон был крепок в постельных утехах, вынослив в работе и мог по-настоящему впахивать, чтобы обеспечить семье лишний шекель. Муж Евы Барак был неглуп, читал книги, правда, все больше исторические боевики, он разбирался в искусстве на вполне достойном уровне, так что с ним было интересно рассуждать на эти темы. Немногочисленные подруги Евы повально ей завидовали и этого не скрывали – редко можно было встретить и «окольцевать» такого породистого, красивого, неглупого парня.

Но бог любви немилосерден и коварен. Он как подкарауливает людей в самом неожиданном месте встреч, чтобы предъявить им свои права на их тела и души, вселяя туда страсть, похоть, ревность, ожидания и обиды – все, что называют влюбленностью, так и уходит, внезапно, «пока весь город спит», как поется в одной старинной песенке…

В этих таинственных делах всегда «стреляет» какая-нибудь глупая мелочь: неловкая шутка, дурной запах изо рта, мелкая привычка ковырять в ухе, да хотя бы любовь к французскому сыру – что угодно может вдруг раздражить до ненависти, которая, как ложка дегтя в бочке меда, отравит навсегда всю внутреннюю жизнь. Вот и Ева наблюдала однажды утром, вскоре после медового месяца, как Арон в домашней майке весело насвистывает, довольный собой и жизнью, насвистывает… насвистывает… Ох!.. и мажет на толстый слой масла толстый слой абрикосового джема.

И, наблюдая это, она вдруг сильно вздрогнула: где-то в дальнем тайнике сердца ли, души ли, но поднялось у нее оттуда что-то мутное, злое, насмешливое и гадливое. Она еле сдержалась, чтобы не крикнуть, не убежать, опрокинув стул, стол вазу с цветами… Спроси ее тогда, что, зачем, почему все это было, она бы не смогла ничего внятного ответить. Это было очень странно, пугающе, нелогично, но… Но – окончательно, как поняла она это сама, когда Арон, чмокнув ее (Ева еле сдержалась, чтобы не отшатнуться), ушел из дома на работу.

Девушка стиснула зубы, убила час на самоанализ, но так ничего и не поняла и не сделала никаких выводов. Зато твердо решила: эта неожиданная «сердечная гадюка» не должна вползти в их семейную жизнь и уютно обустроиться в ней. Отныне она, Ева, будет наблюдать за собой, своими чувствами, своей реакцией как самый скрупулезный педант и надзиратель. Ни малейшей тени правды не должно проскользнуть в ее отношениях с Ароном. Она хотела сохранить их брак, не считала себя вправе отталкивать хорошего человека, которого поманила за собой в совместную жизнь до гроба. Ева Барак полностью признала именно себя виноватой в рождении этой «сердешной гадюки», взяла на себя всю боль и все тяготы по общению с ней, по отодвиганию этой змеюки на самое дальнее место в их жизни. «И чтобы, сука, не высовывалась!» – глядя себе в глаза, строго сказала эта сильная молодая женщина следующим утром в ванной комнате. Так оно и получалось пока что.