Maxime - Ключник

Неожиданно я возбудился. Член взлетел и замер в боевой готовности. Он торчал, как полено, обнажив розовую голову. В зале раздались сдержанные хлопки. К ним присоединились другие. Люди в масках и три наложницы, уже прошедшие причастие, хлопали. Мои девушки с замками улыбались и о чём-то перешёптывались, посматривая на меня. Катя тоже расплылась в улыбке, бросая неловкие взгляды на железную эрекцию, поправляя волосы. Я застегнул её, как положено, и это был первый случай, когда замок повис на возбуждённом текущем влагалище. Пухлая попка нехотя развернулась и поскакала в зал к подружкам.

– Ты думаешь, они будут любить тебя? – голос из клетки презрительно фыркнул. Злата, абсолютно безумная, устало дёргала рукой в кровоточащей промежности, застывшими глазами следя за происходящим.

Верховный Жрец с досадой задрал нос в её сторону.

– Что с ней? – спросил я.

– Она умрёт, – торжественно объявил он.

«Она умрёт по моей вине», – эта мысль отрезвила.

– Я хочу забрать её себе.

– Она сумасшедшая.

– Она хорошо работает.

Я готов был спасать Злату любой ценой, даже ценой своей жизни.

Тот самый добрый поступок, который позволит мне умереть с чистой совестью в следующий раз.

Говорят у кошки семь жизней. В тот вечер у меня их было всего две, и одной я уже лишился. Но ради Златы я готов был пожертвовать и второй.

Жрец повернулся, острые глаза под маской внимательно изучали меня.

– Армянка не сможет работать. Её Ваза разбита.

– Она будет работать ртом.

Жрец озадаченно посмотрел на меня, как на сумасшедшего. Это длилось бесконечно долго, острые фанатичные глаза сверлили меня до умопомрачения. Я выдержал этот взгляд и вернул должок холодным Заполярьем, о котором безумец в маске ничего не подозревал.

Он сдался. Призвав помощников, приказал спустить клетку.

###

Рыжая вывела меня через заднюю дверь. Мы спустились в ту же комнату с зеркалом, где всего за пару часов до этого девственница готовила меня к испытанию. Я оделся, служанка накинула пальто.

Во дворе Храма Семи Колец было непривычно тихо. Бархатное звёздное небо обдало необъятным простором. От свежего майского воздуха закружилась голова.

Мы вышли за ворота, жёлтое такси терпеливо поджидало на стоянке напротив коттеджа. Я открыл заднюю дверь, загорелся свет в салоне.

Злата, завёрнутая в покрывало, дрожащая в лихорадке, лежала свернувшись калачиком, забившись в угол.

Усатый таксист и не думал дуть в ус, видимо, наученный горьким опытом общения с ночной клиентурой.

Я назвал адрес, и мы поехали, оставляя и рыжую, и Мюллера, и носатого, и всех носатых – всех их, безумных, оставляя их с носом.

И всё время пока мы ехали, я гладил Злату, сомневаясь везти её в больницу или домой. Я не знал, что с ней, и лишь счастливая случайность помогла мне.

Мы уже почти подъехали к моему дому, как неожиданно Злата очнулась. Хищный взгляд армянки моментально оценил ситуацию. В следующую секунду она скинула простынь и оседлала меня.

– Злата… – я безуспешно пытался вырваться.

Но она уже расстегнула мне ширинку и вытащила член. Я только успел накинуть простынь на её голую спину, прикрывая прыгающую женскую задницу от глаз водителя. Мой вялый окольцованный членпроскользнул в кровоточащую вагину, как молочная сосиска в раскалённое масло.

Армянке понадобилось всего десять фрикций, чтобы кончить. В следующий момент она откинулась и потеряла сознание. Обмякла в моих объятиях, оставаясь абсолютно голой и беззащитной, отверженной обществом носатых Ключников, но не мной.

Злата проспала глубоким сном двадцать часов. Только к вечеру следующего дня чары Морфея уступили место другому более сильному чувству, которое поставило армянку на ноги и ураганным ветром понесло на кухню. Голенькая куколка поглощала еду со страшной скоростью. Я испугался, что она обожрётся и лопнет. Мы договорились не усердствовать в первый раз, покушать ещё раз ночью, если возникнет желание.

Желание возникло, и я вновь следил за тем, чтобы она не обожралась. Если в первый раз Злата одна осилила огромную сковороду жаренной картошки, которую я рассчитывал на три дня, одна съела яичницу из пяти яиц, десять сосисок, предварительно отваренных мною в кастрюльке, то ночью эта миниатюрная бестия взялась за хлеб с молоком и вареньем. Я боялся, что неизвестный недуг вызвал полное отсутствие меры в её организме. Злата точила по-страшному, пугая меня механическим пережёвыванием всего съедобного. К пяти утра она, наконец, успокоилась и уснула.