Григорий Филановский: Заходите завтра

Кто скажет, какие перспективы открывает перед человечеством такая гравитационная камера?.. Думаю, никто толком не скажет. По этому вопросу авторитетно высказаться может разве что тетя Гума. Голос ее мы услыхали назавтра после отлета. Я была у Вити, когда позвонил телефон. Разговор запомнился.

— Слушаю, — сказала я весело.

— Кто это?

— Я, Нина.

— Ах, сумасбродная, дикая, невоспитанная компаньонка этого невежды, нахала, негодяя?! Але!..

— Да, но почему…

— Потому. Не позже, чем через четверть часа, когда я увижу вас обоих, я покажу, почему…

— А вы разве не на Байкале?

— Я уже дома, голубчики, и если немедленно…

В трубке что-то затарахтело, завыло, и Витя, который невольно прислушивался к нашей беседе, быстро надел пиджак:

— Бежим…

Тетя при виде нас демонстративно извлекла из гравичема пинцетом какую-то, как мне показалось, тряпочку, а затем театральным жестом вывернула на пол все содержимое.

— Вот с чем, дорогой изобретатель, я очутилась на краю света… Обратный рейс стоил мне полжизни! Сейчас же приводи мое имущество в нормальное состояние!..

В этот момент я не могла не восхищаться Витей: он что-то прикидывал, он проникал в самую суть происшедшего. И в то время, как мысли молниями сверкали у неги в голове, изредка отражаясь в невидящих глазах, руки машинально перебирали тетино добро.

Аккуратнейшие кукольные платьица; игрушечные туфельки; миниатюрный бинокль; книжечку, которая по мелкости не годилась даже в шпаргалки; яблочки с горошинки, будто налитые свинцом; лилипутские ножнички; шляпки эльфов; поясочки гномов…

— Магнитная буря… Не повезло нам, тетя… Возврата нет…

Он грустно посмотрел на нее, так грустно, что она молчала ровно минуту, пока мы покидали ее скромную обитель…

Я не раз допытывалась у Вити:

— Скажи честно, ты можешь придумать все, что угодно?

— Кому это угодно?

— Ну, человечеству.

— Всему? Может, точнее?

— Мне, хотя бы.

— Ах, тебе… — Витя задумывался. — А ты точно знаешь, что тебе угодно?

— Конечно. Сейчас перечислю… Машинку, такую, чтоб за минутку делала любую прическу… Глаза? Они у меня и так неплохие… Антиволнительное средство для мамы… Еще — искусственного англичанина, чтобы он подготовил меня к экзамену в иняз… Билет проездной на все виды транспорта, включая океанский лайнер и космолет… Что еще? Подумаю.

— Это все можно. Только не нужно.

— А если я хочу?

— Именно поэтому. А то быстро никаких хотений не останется.

— Вредный ты, и больше ничего… Тебе просто слабо!

— Так же сам дьявол поддразнивал бога до тех пор, пока бог не сотворил дьявола.

— Что ты мелешь чушь несусветную? Как же дьявол дразнил до того, как сам появился на свет?

— Ты права, Нинчик. Я нарочно. Вот это — из того немногого, чего ни я, ни бог не можем сделать. А насчет остального…

— Что насчет остального?

— Понимаешь, у нас, в городе Будущего, есть такая школа изобретателей. Можешь не улыбаться. Человек еще ничего не умеет, а его учат придумывать новое. Верней, он сам учится. Так же, как трехлетний выдумывает отдельные слова. Например, каждый соображает себе парту, чтоб было поудобнее. У всех разные, но мы все по ходу дела осознавали — чего добиваемся. Мы учились не каллиграфии, а совершенствованию пишущих диктофонов, не таблице умножения, которую каждый знал уже в двухлетнем возрасте, а поискам наилучших контактов со счетно-решающими.

Нам задавали на дом: синтезировать наилучшую ткань для своего костюма, ловить метеориты целыми и невредимыми… Я считался там одним из первых, но почти не бывал дома, не тянуло ни капельки. Стал одержимым, еще не ведая, чему главному посвящу свою душу. И до этого главного не дошел… Мама не могла вынести, что я с детства ухожу от всего домашнего, родители посовещались, решили воспользоваться приглашением родственников переехать сюда, в ваш город, где нет таких школ и вообще…

— Ты жалеешь, Витя?

— Сначала жалел. А теперь…

— Что теперь?

— Чего ты добиваешься? Разве не понимаешь?

Я понимала, но мне очень хотелось услышать это от него, услышать слова, которые можно повторять вслух и потихоньку, на все лады…

На улице трескучий мороз.

— Витя, ты мог бы завтра привести к нам лето?

— Отчего же нет.

Не интересно. Сперва, может, позабавились бы, а после надоест. Так же, наверно, как миллионерам становится муторно от безумной роскоши, как султан бежит от постылых жен, как всезнающему хочется чего-то не знать…