Сергей Павлов - Лунная радуга (сборник)

Раздался щелчок, и кто-то кашлянул в динамике. Я замер на полу, обхватив руками колени. Голос Дуговского произнес:

– Я – «Волна», я – «Волна». «Бездна-Д-тысяча десять», Соболеву, Боллу.

Пауза. В динамиках плескался отдаленный и неясный гул. «У них штормит, – подумал я. – И крепенько, слыхать, штормит».

– Отвечаю на ваш запрос. Прежде всего дословно передаю радиограмму из Санкт-Петербурга. «Кроме изучения и моделирования физиологического механизма автотомии [28]осьминогов октопус дефилиппи, никаких других исследовательских работ с крупными моллюсками не проводили. Санкт-Петербургский институт молекулярной бионетики. Руководитель отдела высшего моделирования Кером». Точка. Аналогичные сообщения поступили к нам из всех остальных научно-исследовательских организаций этого профиля, и ни в одном из них не упомянуты кальмары рода архитевтис. На всякий случай передаю сообщение из Хьюстонского института морской биологии. В океанарии на острове Инагуа под руководством Геры Фуллер проводятся эксперименты над гигантским кальмаром по кличке Тарзан, род архитевтисов. Программа этих экспериментов ничем особенно не отличается от обычных программ биологических исследований морских животных. В настоящее время экспериментальные работы Фуллер находятся в стадии завершения. Точка. Благодарю, желаю успеха. Леон Дуговский. Конец передачи.

Все. И никаких дурацких вопросов.

Болл пробежался пальцами по клавишам и непонятно по какому поводу изрек:

– Разумно…

Я уткнулся подбородком в колено, пытаясь собраться с мыслями. Сообщение Дуговского, конечно, не в состоянии пошатнуть мои предположения. Но концы с концами явно не сходятся. Нить, которая соединяла кракена с людьми – создателями этой твари, каким-то образом оборвалась. Какая нить, когда оборвалась и как?.. Затонувший эйратер?..

– Там, наверху, ничего не знают о существовании спрута, – сказал Болл. – Что ты об этом думаешь, Грэг? По-моему, единственным светлым пятном во всей этой темной истории является эйратер. Не понимаю, почему мы медлим с запросом? Ведь даже в последней записи Пашича…

– Что ты имеешь в виду, наделяя «пятно» эпитетом «светлое»?

– О, это чисто фигуральное выражение. Правду сказать, я не вижу никакой взаимосвязи между авиационной катастрофой и странным поведением спрута. Все дело в том, что нам просто не за что больше зацепиться…

Мы помолчали. Болл, облокотившись на пульт, выстукивал пальцами барабанную дробь.

– Свен, судя по толщине илистых наносов, эйратер пролежал на дне что-то около четырех лет. Может быть, пять. Каков, по-твоему, возраст нашего кракена?

Барабанная дробь прекратилась.

– Думаю, тоже что-то около этого: года четыре… – Болл вместе с креслом повернулся ко мне. – Но это совпадение нам вроде бы и ни к чему.

– Ну вот. А ты говоришь – «светлое», «зацепиться».

– Выходит, эйратер здесь ни при чем?

– Не знаю. Но Вилем, кажется, знал… Или догадывался.

Мы одновременно взглянули в сторону одиноко чернеющих ласт. На темном фоне контрастно выделялась белая рукоятка ножа.

– Свен, – сказал я, – поднимай «Физалию».

– «Коралл» надежнее. «Физалию», боюсь, оборвет.

– Попробуем, не все же время там у них штормит.

– Ладно, рискнем.

Я разложил ампулы на столе. Их было ровно тридцать штук, этих загадочных ампул. Пасьянс, который не сходится…

– Крутит, – сказал Болл. – Идет неплохо, но с вращением.

Я подошел к пульту взглянуть на счетчик глубин. Пятьсот пятьдесят. С этими глубиннолифтовыми радиобуями всегда морока: то крутит при подъеме, то обрывается кабель, то не желает всплывать на поверхность антенна. Одним словом – физалия. [29]

Болл внимательно следил за шкалами натяжения и деформации кабеля – пальцы на клавишах. Я тронул его за плечо:

– Свен, а все-таки эти проклятые ампулы – кассеты регистраторов.

– Ну и что? Там нет клазотроновых элементов. – Он даже не обернулся.

– Да. Но их функции выполняет мутная жидкость и хлопья. Не будем забывать, что в наш век электроники и кибернетики существует и такая наука, как бионетика. Свен, эти хлопья содержат в себе информацию…

– Ближе к делу, Грэг. Сразу говори, чего ты хочешь?

– Вот если бы «Мурена»…

– Я так и знал. «Мурену» я тебе не дам. И не только потому, что это совершенно бесполезно, – мы все равно не сможем разобраться в специфике основного кода. Но еще и потому, что я не знаю, как повлияют на память машины комбинации алгоритмов, составленные бионетиками… Это же сумасшедшая наука, Грэг! Не буду слишком удивлен, если, получив заложенную в ампулу информацию, «Мурена» вообразит себя каким-нибудь сенсолингом. Или, чего доброго, затонувшим эйратером.