Сергей Попов - Я иду

Я счел нужным промолчать.

Айс, не услышав больше ни одного вопроса, постоял, погрузившись в раздумья, словно повторно переживал то далекое время, а потом чиркнул по мне холодным взглядом и принялся спускаться с затравеневшего оврага.

– Будь осторожен, Сид, – окликнул он снизу, – под лучи прожекторов не попадайся, в траве прячься.

– Как же мы дальше-то пройдем, если уже сейчас головы не поднять?

Напарник, прыгнув в высокую траву, чуть помедлил с ответом.

– А дальше все проще будет, вот увидишь!

И, ничего не сказав, скрылся.

До метро в южной части Грултауна добрался только к ночи, когда уже не слышались ни автоматные очереди, ни взрывы, ни крики о помощи. Страшную тишину нарушал только гул полыхающих пожаров и заглушённые хрипы, изредка доносящиеся откуда-то с севера города. Но в ответ на них больше не гремели выстрелы, не грохотали пушки, не пищали ракеты, позволяя неизвестным тварям безнаказанно разгуливать по улицам и опустошать жилища. И тогда мне стало по-настоящему страшно, наверное, даже страшнее, чем тогда, когда сидел на станции среди незнакомых людей, раздавленных общим горем, и мертвецов, лежащих прямо на грязном полу. Я вдруг с ужасом осознал: бои уже никогда не возобновятся – все давным-давно мертвы, как и сам город. Мой родной город. Мой любимый город. Где родился и вырос я, дочь, когда-то любимая женщина, и еще миллионы других человек. Теперь же он пуст, обезображен до неузнаваемости и враждебен, а населяют его чуждые глазу существа, оказавшиеся сильнее нас…

Держался подальше от пылающих домов и развалин, где иногда слышались чавканье и тихие хрипы, и вскоре дошел до входа в метро с дымящимся рядом танком. У сорванных гусениц лежали двое безногих солдат, а немного правее – расстрелянная тварь с красными отростками на голове, валяющаяся в груде дробленого бетона. Но едва подошел к самой станции – понял: смертельно опоздал – она затоплено. Вода негромко плескалась, отражала желто-красные языки пламени, пепел, подтопляла дорогу, засыпанную камнями, омывала тела убитых, заваленных под обломками.

Увидев это, я с открытым ртом чуть прошел вперед и, обессиленный, сраженный, опустился на бетонную плиту, не веря глазам.

«Опоздал, опоздал… – пульсировало в голове, – Бетти, я опоздал…»

Зачерпнул горсть холодной воды, лижущей подошвы, жадно напился, смыл с лица чужую кровь, мякоть, выгарь. Вокруг разом пропали посторонние звуки, глаза и щеки горели, всего колотила крупная дрожь. Передо мной разливалось затопленное метро и казалось, что и сам медленно погружаюсь в темные воды, опускаюсь на дно, ногами касаюсь перил, потом лестницы, укладываюсь рядом с телами тех, кому не удалось выплыть, вместе с ними закрываю глаза, чтобы навсегда заснуть. Но вдруг открываю, и прямо перед собой вижу Бетти. Она улыбается, как на фотографии, глаза светятся, волосы колышутся, а маленькие ладошки тянутся ко мне, желая поскорее обнять. Но когда протягиваю навстречу руку, чтобы поймать и больше никогда не отпускать, Бетти неожиданно отдаляется, с сожалением мотает головой, прося прощения, и постепенно исчезает вслед за остальными утонувшими в непроглядной темноте подземки…

– Нет… Бетти… – закусив до боли губу, отгоняя страшные видения, тихо прошептал я. К горлу подкатывал ком, веки тяжелели. – Дочка… доченька моя… не говори мне, что ты с ними… не говори…

И уронил отяжелевшую голову в холодные руки, тихо заплакал, не находя никакого утешения. Горячие слезы текли по щекам, стекали на ладони, обжигали. Внутри все болело, нарывало, обливалось кровью, будто засыпали битое стекло, ноги сковало холодом.

– Не говори мне… – повторял без конца, – не говори мне, что ты среди них… не говори…

Вытер рукавом слезы, с трудом оторвал себя от плиты, подошел ко входу в метро, присел на корточки, тоскливо взглянув на воду. Та чуть слышно шумела, словно хотела успокоить, отвлечь от горя.

– Ты жива… – проговаривал я, искренне веря в сказанное, – не может все быть так… не должно…

Булькнуло. Поднял голову – ко мне что-то плыло. Приглядевшись, увидел маленькую бутылочку с соской и крохотную детскую туфельку. Они неслышно подплыли, стукнулись об лестницу, покружились, закачались. Вытащил, взглянул выпученными глазами, прижал к груди.

– Его-то за что?!.. – чуть слышно прокричал ненавистной воде. – Это же дитя… Ангел…

И в голос, ни кого не боясь, зарыдал…