Кристина Тарасова - Карамель

Он молчит.

Я еще раз поправляю ворот рубашки и пробуждаюсь. Ромео больше не смотрит на меня; его черные глаза устремлены по направлению медленно открывающихся дверей лифта.

— До завтра, Карамель, — мельком глянув на меня, прощается юноша и выходит.

— До завтра, Ромео, — я провожаю его взглядом и не спешу выходить.

Вижу, как он торопливо проносится мимо раздевалок: не останавливается, чтобы взять верхнюю одежду; я прохожу к одной из целого ряда ячейке и забираю свое пальто, проговорив «Карамель Голдман» в микрофоне на замке. Одеваюсь, мысленно составляя схему своего движения: добраться до дома, отдохнуть, подготовиться к прогулке с Ирис. Кажется, она говорила что-то про занятия по парапсихологии. В мире, где все опирается на науку, просто необходимы занятия, доказывающие, что мистики и религии нет — на примере верующих, сумасшедших; все это плоды человеческого воображения — больных людей, которые вовремя не обратили внимания на свою болезнь. Я всегда отказываюсь от участия в подобных лекциях, потому что уверена, что только человек может заправлять миром и никаких потусторонних сил быть не может. А Ирис ходит на подобные занятия просто потому, что эту чудачку всегда тянет к чудаковатым преподавателям по чудаковатым предметам.

Я выхожу на террасу десять на десять метров, передо мной несколько линий дорог: место для пеших прогулок и несколько уходящих вверх полос для автомобильного ориентирования. Я никогда не гуляю по мосту — мне кажется, это удел бедняков — поэтому вытягиваю впереди себя руку.

Подвести человека может кто угодно, но я не беспокоюсь, что окажусь в одной машине с сумасшедшим или попрошайкой или, того хуже, преступником, потому что только у людей с поверхности имеются личные транспортные средства.

Ко мне подлетает автомобиль: он останавливается, и я делаю шаг вовнутрь.

— Добрый день, — приветствую мужчину за рулем и, присаживаясь, смотрю на него через зеркало дальнего вида.

Он ловит мой взгляд и кивает.

— Улица Голдман, — уточняю я.

Богатые всегда покупают улицы и называют их в свою честь. На улице Голдман располагается наша квартира, наш садовый участок, наши офисы, в другом районе — фабрика.

— Кажется, — мужчина еще раз глядит на меня, а машина поднимается, — я видел вас сегодня в рекламе. Такая душевная речь о Создателях и Богах.

— Да, — соглашаюсь с ним. — Это была я.

И вместе с этим на здании управляющих вновь появляется экран, на котором зияет мой портретный снимок.

— Карамель Голдман, — зачитывает мужчина. — Красивое имя. Сладкое.

Если бы. Родители в несколько ином значении выбирали мне имя. Я не отвечаю — хмурюсь.

— Простите, не хотел стеснять вас, — спешит извиниться незнакомец. — Дети становятся все более зажатыми, каждое новое поколение взрослеет быстрее предыдущего.

— Это хорошо или плохо? — серьезно интересуюсь я.

— Понятия не имею. Раньше люди больше умели радоваться. Радоваться пустякам.

Прихожу к выводу, что все-таки попала к сумасшедшему. Выглядываю в окно и вижу несколько летящих под нами машин, позади остались школьное здание и множество домов, связанных друг с другом лестницами и мостами. Мне стоило подождать кого-нибудь другого…

— Зачем радоваться пустякам? — продолжаю эту странную беседу я. — Это же пустяки.

— Жизнь и основана на пустяках. Днями, неделями, месяцами, годами ждешь чего-то — оно происходит за секунды и минуты, но оставляет след, который перечеркивает все плохое.

Я решаю смолчать. Вижу высокие крыши и улицу Голдман и достаю две серебряные карты для оплаты.

— Нет, спасибо, не надо, — с пугающей улыбкой говорит водитель. — Я рад, что смог помочь тебе и довез до дома.

«Еще не довез», думаю я. «Как довезешь живой, тогда и поговорим».

— Я привыкла расплачиваться, — настаиваю я.

Мне не нравится, когда люди отказываются от того, что по праву принадлежит им. Мне не нравится, когда что-то идет не так, как должно.

— Почему вы это делаете? — спрашиваю я, разглядывая морщины на лбу мужчины. — Вам не нужны деньги?

— Деньгами не измеришь душевное богатство. Я помог кому-то и мне хорошо от этого. Раньше все люди были такие.

Сколько ему лет? Я пробегаюсь глазами по тканевому салону — уверена, что он не из управляющих; скорее всего, руководит какой-нибудь фабрикой или сидит в одном из офисных центров.

Мужчина ловит мой взгляд на себе — у него янтарные глаза, и, кажется, я застреваю в этой смоле. Лапки маленького насекомого вязнут, и через миллионы лет он будет обнаружен красивейшем инклюзом.