Кристина Тарасова - Карамель

Я пытаюсь вспомнить имя пса. Аристократическое, важное…

— Прошу, мисс, карточку! — отвлекает меня возглас мужчины, выпавшего прямо перед моими ногами на ступень.

На Золотом Кольце мне предстоит спуск по лестнице.

Я обхожу бродяг и попрошаек, которые протягивают мне свои руки и молят о чем-то.

— Одну, мисс, прошу! — продолжает мужчина, крича мне в спину.

«Может, тебя еще и приютить?», шмыгаю я мысленно, корчусь и иду своей дорогой. Некто поднимающийся по ступеням — идущий мне навстречу — куксится в ответ на излишества попрошаек, и я полностью разделяю с ним его позицию. Он небрежно обступает их и теряется за золотой колонной.

Я шагаю к отделу, размышляя о том, как непривычно видеть над собой потолок, вижу восемьдесят седьмой и захожу вовнутрь — оказываюсь в огромном помещении, уставленном стеллажами, большинство из которых пустуют.

— Вам помочь? — слышу голос и оборачиваюсь в сторону касс — передо мной девушка.

— Мне нужен террариум на заказ, — отзываюсь я и осматриваюсь. — Из толстого стекла, закрытый.

Отвлекаюсь и замечаю на стеллаже тараканов в банке — они заползают друг другу на головы, переворачиваются, крутятся, изворачиваются — мерзость и уродство; нищета — словно попрошайки на Золотом Кольце!

Продавщица интересуется параметрами желаемого террариума, я называю примерные цифры, чтобы тот поместился на мой комод. Девушка уверяет меня в своем скором возвращении и исчезает за маленькой шторкой рядом с собой.

В части зала, где я стою, яркий свет бьет от поставленных по периметру ламп, освещая всю мерзость в банках и подноготную магазина — крошки рассыпанных кормов и не только хрустят под каблуками, когда я подхожу слишком близко к стеллажам. Продвигаюсь вперед и наблюдаю за редеющими клетками, пустующими вольерами, за тем, как свет распространяется и уводит меня в темноту. Ламп в магазине достаточно, но эти не работают за ненадобностью — красота, которая могла бы завлечь покупателя на еще одно посещение зоомагазина, отсутствует. Я приглядываюсь к стеклянным банкам — наблюдаю в них мелких пауков и крупных крыс, иных грызунов и насекомых, что наползают друг другу на головы и скребут маленькими лапами себе подобных. Для себя я отмечаю полное отсутствие кого-либо из питомцев побольше — значит, отцу действительно пришлось похлопотать с лабораториями, чтобы добыть мне нового друга.

Я размашисто шагаю дальше и слышу шипение откуда-то со стороны. Растерянно оглядываюсь, оборачиваюсь — искусственное дерево вьется под самый потолок; я восхищаюсь роскошью воссозданных листьев; но, опустив глаза и увидев вместо плит огромную плетенную корзину, из которой тянется ствол, запинаюсь и поражаюсь. Реально ли оно?

Продолжительное «ш» повторяется, и я резко поднимаю голову наверх — змея. Она извилисто трясет своим телом и теряется в зелени дерева, кончик хвоста, что обвивает толстый ствол, скользит и пропадает в листве.

— Как жаль, что смерть ее неминуема, — раздается вновь голос продавщицы, и ровные шаги отмеряют расстояние от подсобного помещения до кассы.

Я замыкаюсь в себе, ловлю себя на странной и глупой мысли, после чего прихожу к тому, что это изречение истинно только в сторону создания песочного цвета, таинственно появившегося из неоткуда и пропавшего там же. Продавщица видит едва различимую растерянность в моем взгляде и спешит добавить, что змея скоро умрет.

— Почему? — интересуюсь я и опять осматриваю дерево — пытаясь убедиться в том, что это муляж.

Не выходит. На коротких ветках, на стеблях, на припавших подле листьях — везде — жизнь снисходит каким-то невообразимым сиянием, ударяет не видным поначалу светом, жизнь переполняет скромные опочивальни свои в отпрысках.

— Она заболела, — обрывает девушка — глаза ее направлены на скрученную листву, в которой запряталась наша беседа и причина ее. — Потомства нет, партнера нет. Она последняя.

— Последняя в магазине? — спешу уточнить я.

— Мы — единственный магазин. Она просто последняя… последняя в Новом Мире.

Я смотрю на существо, которому предначертано умереть в скором времени. Змея выныривает своей песочной головой и услужливо кивает — может, здоровается? Не здороваюсь в ответ, но и не отворачиваюсь — смертница вновь грязнет в листве; и в следующий раз показывается на стволе, приспускаясь к корзине. Последняя… обремененное слово; звучит безнадежно и некрасиво — в любых смыслах и в любом контексте, будь то последняя станция, последняя остановка, последнее слово, последний человек на всей Земле; последний умрет скорее от безысходности, нежели от болезни.