Кристина Тарасова - Карамель

— Не сможет.

Каждая его речь каждый раз обваливается на меня как какие-то шквалы ветра, как осыпающиеся камни на скале, как основания старых домов и построек в Остроге — удар, шок, смерть.

Я задаюсь вопросом почему.

— Меня нет в базе данных, — спокойно отвечает он интонацией обыденности.

— Врун! Может, ты не рождался?

— В Новом Мире? — уточняет он, и я все понимаю.

Медлю. Медлю, потому что мне кажется это невозможным.

— Ты… — я запинаюсь, и у меня перехватывает дыхание; глаза Серафима опять устремляются на меня — от этого расплавленного янтаря нельзя укрыться, нельзя сбежать — ты вязнешь, спотыкаешься, вязнешь еще больше. — Ты из Острога? — вскрикиваю я. — Да? Оттуда? Сумасшедший! Кого ты убил, чтобы подняться к нам? Отпусти меня немедленно! Отпусти!

Визг мой разрезает салон автомобиля, я хватаюсь за ручки запертых дверей, рву их, дергаю, топаю ногами и все также пытаюсь избежать смолы в глазах. Мой маленький океан не сравнится с этим многовековым запечатлителем жизни.

— Тихо, — сердито бросает Серафим, и опять глядит так, словно извиняется за собственную резкость — так нередко смотрела Миринда, когда я уличала ее за посторонними делами во время рабочего дня. — Тише, Карамель, я просто хочу показать, что мы такие же люди. Такие же — как видишь, мы ничем не отличаемся от вас.

— Структурой тела — нет, но вы безумцы, безумцы, — взвываю я, — вы ненормальные. Вы инакомыслящие, вы ненормальные!

— Для нас ненормальные — вы! Моральные уродцы, у вас-то все в порядке? — замечаю вспыхивающий огонек на лице Серафима — юноша начинает злиться. — Не признаете тех, у кого проблемы на работе, не заботитесь о семье, не дружите по-настоящему. Вы не любите. Ты любишь своего названного молодого человека?

— Я не признаю чувства любви! — рычу в ответ я.

— Но любила! — выкрикивает парень.

Мы резко останавливаемся: машина встает, а мы оба замолкаем. Серафим ударяет по рулю, и я подскакиваю. Он выдает глухой рык вместе со скрежетом зубов, опять бьет по рулю и упирается лбом в стекло слева от себя. Я вижу в окне со своей стороны край крыши дома по улице Голдман — как близко!

— Откуда тебе это знать? — шепчу я. — Откуда ты вообще что-либо знаешь обо мне? Ты чужак, ты не такой.

Он отвечает не сразу. Пару раз качает головой — словно в такт собственным мыслям или не произнесенным в мой адрес речам.

— Я чувствую твою боль, — выливается из его уст как горячее молоко обволакивает стенки стакана. — Боль или это сожаление? Не пойму… Ты уже забыла, что способна на эти чувства, верно?

Обманщик…

— Может, мы с тобой и разной крови, может, мы с тобой и проповедуем разные миры, хозяева у нас различны, но плоть едина, душа едина, — продолжает он, и слова эти неприязнью разливаются внутри меня; различны хозяева? мы — сами себе хозяева! Они — эти чужаки — раболепствуют нам, а мы подчиняем все существующее в Новом Мире, ибо нет Богов иных.

Или нет?

— Да пошел ты к черту! — вспыхиваю я. — Отвези меня немедленно домой!

— Идеальная девочка идеального мира так некультурно выражается, — причитает Серафим, и мы вновь трогаемся.

Воздушный поток подхватывает нас, пролетающий мимо автомобиль выдает сигнальный гудок, некто с мостов оглядывается — на вдруг повисших на фоне серого неба; я наблюдаю за ними и впервые пытаюсь проникнуться ими, познать их чувства и эмоции, если таковы есть, узнать быт и жизнь. Но это все не должно касаться меня…

Колени дрожат, а локти сводит. Я опускаю голову и прижимаю ладони к лицу.

— Хватит, слышишь? — зовет меня Серафим. — Прости… Я не хотел.

— Да пошел ты, — сквозь слезы роняю я.

Опять молчим. Серафим не спешит спускаться к посадочному месту улицы Голдман. Мы петляем вокруг дома, восьмеркой опоясываем близ расположенные пустые крыши зданий и приковываем к себе взгляды еще одного водителя, что летает между мостами ниже к пляжу Северного района. Смотрю вниз — мужчина средних лет, толково и с интересом наблюдает за нами, пригнувшись к стеклу.

Я плачу? Те самые слезы, которые я роняла несколько лет назад? — выжимаю до конца; я думала, что они иссохли как озера и моря на всей Земле; они должны были пропасть вместе с былой жизнью, со всем пережитым, с чувствами…

— Я не хотел тебя обижать, — говорит Серафим, и я не знаю, насколько искренны его слова.

Он прячет глаза. Ему стыдно за себя или противно смотреть на мои слезы?

— Откуда ты вообще что-либо знаешь обо мне? — повторяю я свой вопрос, подтирая глаза пальцами, оглядываюсь и вновь думаю о том, что связывало или связывает меня с этим незнакомцем, что ожидало или ожидает меня и его в следующий миг.