Юлия Власова - Таймири

— У второго водопада мы должны пришвартоваться к берегу, — сказал Остер Кинн, и в его глазах заиграли азартные огоньки. — Не знаю, что на уме у нашего безбородого капитана, но приключений точно не избежать!

Минорис поежилась. Ее порядком утомили приключения. Сперва пустыня, потом суматошный город, а теперь вот яхта, капитан которой явно мечтает поиздеваться над пассажирами. В голове вился рой тревожных и путаных мыслей. А ведь она, сама того не ведая, поступила в ученики к мудрейшему из философов! Вот у кого следовало искать поддержки.

Минорис полюбила слушать Диоксида, свесившись через перила на корме. Она глядела на речную зыбь, а философ в это время рассуждал о вечности, или об одиночестве, или о смысле бытия. Плавный поток его речей проникал в светлую головку Минорис, принося ей невыразимое утешение. Диоксид умел лечить словом.

— Что гнетет тебя? — спросил он однажды. — Я не помню и дня, чтобы ты не вздыхала.

— Это всё оттого, что я бросила свою семью, — объяснила Минорис. — Хоть Мэра мне на самом деле и не мать, я очень по ней скучаю. И по своим сводным сестрам. Они, наверное, считают меня последней негодяйкой.

Диоксид отставил трость и присел рядом, на краешек палубы. Кости у него так и хрустнули.

— Эх, никак не привыкну, — поморщился он. — Тяжко быть стариком.

Минорис покосилась в его сторону, однако ничего не сказала.

— А сама ты как думаешь? Хорошо поступила или нет? — спросил Диоксид. Но та лишь пожала плечами.

— Чтобы по чужой указке жить да на чужие мнения оглядываться, много ума не надо, — усмехнулся он. — А тебе, как я понял, оглядываться приходилось постоянно.

— Частенько, — кивнула Минорис. — Задумаю сделать по-своему — Мэра ворчит, а сестры… Они и без того меня задирали. Но, знаете, я чувствую вину.

— Да ни в чем ты не виновата, — махнул рукой Диоксид. — Это я тебе как мудрец из мудрецов заявляю!

Оба они рассмеялись.

— Ну что, полегчало?

— Полегчало, — заулыбалась Минорис.

— Уверен, что с Мэрой ты еще встретишься. А сейчас судьба дает тебе шанс пересмотреть свою жизнь, повзрослеть и обзавестись собственным зрением. Научиться зреть в корень.

— Вот и Вестница то же самое сказала.

Философ вскинул косматые брови.

— Ты видела Вестницу Весны? — воскликнул он. — Чудные дела нынче творятся!

— А по-моему, ничего особенного в этой Вестнице нету, — легкомысленно заявила Таймири, которая всё это время без дела слонялась по палубе.

Диоксид вернулся в каюту, сияя, как июльское солнце, и улыбнулся распростертой на койке Сэй-Тэнь. А улыбка у него была ровная, без единой щербинки. И глаза блестели совсем по-юношески.

— Спишь? Ну, спи, спи. Меня отныне добрый ангел снов будет посещать еженощно. Потому что я наконец определился с целью путешествия. И не столько благодаря звездам, сколько благодаря моей новой ученице. Я отправляюсь с вами, в мастерскую счастья Лисса.

Если б услышала его Сэй-Тэнь, то, не раздумывая, выдвинула бы ультиматум: или вы, или я. Но, к счастью для обоих, словам Диоксида не вняла ни одна живая душа.

Никто толком не понимал, зачем капитан держит на яхте субъекта по кличке Папирус. Этот Папирус взял привычку строчить мемуары, приспособив под стол пустую бочку. Матросы считали его чудаком и не уставали над ним подтрунивать. Папирус думал, что из-за бочки, а потому не обижался. Да, конечно, если б он писал на приличном столе, его бы непременно зауважали. Но вдохновению-то — что стол, что пустой бочонок — разницы никакой. Оно накатывает, как приливная волна, и тогда уж становится безразлично, что о тебе думают другие. Хорошо, что у Папируса в запасе толстая пачка бумаги и бессмертная авторучка. Лет десять ее не заправлял, а она всё пишет и пишет.

Папирус сочиняет книги. Говорит, что для себя. Но читает их вслух явно не без умысла.

Еще он обожает писать письма. И, судя по их количеству, знакомых у него воз и маленькая тележка. Правда, Синре всегда упирал на то, что Папирус родом из весьма многочисленного семейства. Оттого и писем не сосчитать.

Только вот службы доставки на яхте нет. Ни радио, ни посыльного, ни даже облезлого голубя. Остается лишь думать да гадать, какая у этих писем судьба.

Кэйтайрону, похоже, выгодно содержать на судне никудышного работника. Проку от Папируса мало, зато бумаги у него — завались. А всем известно, что без бумаги капитан из Кэйтайрона такой же, как из лосося сухопутное. Поэтому он милостиво позволил «бортовому писаке» хранить в рубке всё его добро.