Жюль Верн - Том 7. «ЧЕНСЛЕР». ГЕКТОР СЕРВАДАК

- Друзья мои, - говорит она, - подождите еще один день! Только один день! Если завтра не покажется земля, если ми одно судно не встретится нам, наш бедный товарищ станет вашей жертвой...

При этих словах сердце мое дрогнуло. Они показались мне пророческими. Не свыше ли вдохновлена эта благородная девушка? К сердцу прихлынула мощная волна надежды. Может быть, берег, судно явились мисс Херби в одном из тех видений, которые бог посылает некоторым избранным. Да! Надо подождать еще один день! Разве это много - один день, после всего, что мы выстрадали.

Роберт Кертис такого же мнения, как и я. Мы присоединяемся к просьбе мисс Херби. И Фолстен тоже. Мы умоляем наших спутников, боцмана, Дауласа и других...

Матросы останавливаются, ни один из них не ропщет.

Боцман бросает топор; он говорит глухим голосом:

- Завтра, на рассвете!

Все сказано. Если завтра мы не увидим ни земли, ни судна, свершится ужасное жертвоприношение.

Все возвращаются на свои места и остатком воли стараются подавить стоны. Матросы прячутся под парусами. Они даже не смотрят на море. Не все ли равно! Завтра они насытятся.

Между тем Андре Летурнер пришел в себя и прежде всего взглянул на отца. Затем я вижу, что он считает тех, кто остался на плоту... Все налицо. На кого же пал жребий? Когда Андре потерял сознание, не были еще произнесены две фамилии - плотника и его отца! Но Летурнер и Даулас еще живы!

Мисс Херби подходит к нему и говорит, что жеребьевка не была закончена.

Андре удовлетворен ее ответом. Он берет за руку отца. У Летурнера спокойное, слегка улыбающееся лицо. Он видит, он понимает только одно: его сын пощажен. Эти два существа, так тесно связанные друг с другом, усаживаются на заднем конце плота и разговаривают вполголоса.

А я еще не пришел в себя от первого впечатления, произведенного вмешательством молодой девушки. Я верю в помощь провидения. Мне трудно даже выразить, как глубоко эта мысль овладела мной. Я готов утверждать, что близится конец наших бедствий, и так уверен в этом, словно судно или земля уже оказались перед нами, в каких-нибудь двух-трех милях. В этой вере нет ничего удивительного. Мой мозг так опустошен, что химеры принимаются мною за действительность.

Я говорю о своих предчувствиях с Летурнерами. Андре полон веры, как и я. Несчастный юноша! Если бы он знал, что завтра...

Отец серьезно слушает и поддерживает во мне надежду. Он тоже верит, что небо пощадит оставшихся в живых пассажиров и матросов «Ченслера», или по крайней мере делает вид, что верит; он осыпает своего сына ласка ми - последними...

Позже, когда мы остаемся вдвоем с Летурнером, он наклоняется и шепчет мне на ухо:

- Я поручаю вам моего несчастного сына, - пусть он никогда не узнает, что...

Он не кончает фразы - и крупные слезы катятся из его глаз.

Я всей душой надеюсь. Осматриваю горизонт, ни на минуту не отрывая от него глаз, весь его обегаю взглядом. Море пустынно, но это не вызывает во мне тревоги. Еще до наступления завтрашнего дня мы увидим парус или землю.

Роберт Кертис, как и я, наблюдает море. Мисс Херби, Фолстен, даже боцман - все глядят на бескрайний водный простор, сосредоточив всю силу жизни в этом взгляде.

Тем временем спускается ночь, но я уверен, что какое-нибудь судно приближается к нам в этой глубокой тьме и что на заре оттуда заметят наши сигналы.

- Двадцать седьмое января . - Я не смыкаю глаз. Прислушиваюсь к малейшему шуму, к плеску воды, к рокоту волн. Вокруг плота теперь нет ни одной акулы. В этом я вижу счастливое предзнаменование.

Луна взошла в сорок шесть минут первого. Но при смутном свете ее нет возможности видеть морскую даль. Сколько раз мне казалось, что я различаю в нескольких кабельтовых контуры вожделенного паруса.

Наступает утро... Солнце встает над пустынным морем!

Страшная минута приближается. И я чувствую, что вчерашние надежды понемногу угасают во мне. Судно не показывается. И земли тоже нет. Медленно возвращается ко мне сознание действительности, и я вспоминаю! Сейчас свершится гнусная казнь!

Я не смею смотреть на жертву. Когда Летурнер останавливает на мне взгляд, выражающий покорность судьбе, я опускаю глаза.

Сердце у меня сжимается от непреодолимого ужаса, а голова так кружится, точно я пьян.

Уже шесть часов утра. Нет, я не верю в помощь провидения. Сердце бьется учащенно, пульс перевалил за сто, и весь я в холодном поту.

Боцман и Роберт Кертис стоят, опершись на мачту, и все еще наблюдают океан. На боцмана страшно смотреть. Чувствуется, что он ничего не предпримет раньше назначенного часа, но и опоздания не допустит. Я не могу угадать мыслей капитана. Его лицо мертвенно бледно, живут только глаза.