Жюль Верн - Том 7. «ЧЕНСЛЕР». ГЕКТОР СЕРВАДАК

- Сударь, - говорит мне вполголоса Летурнер, - Андре очень слаб! Мой сын умирает с голоду! Сударь, я не могу этого видеть! Нет, я больше не могу!

Летурнер произносит эти слова голосом, в котором слышится сдержанный гнев, глубокое отчаяние. О! Я понимаю, как должен страдать этот отец!

- Нельзя терять надежду, - говорю я, беря его за руку. - Какое-нибудь судно...

- Сударь, - продолжает отец, прерывая меня, - я говорю с вами совсем не для того, чтобы выслушивать банальные утешения. Никакого судна не будет, вам это хорошо известно. Нет. Я имею в виду совсем другое. Сколько времени мой сын, вы сами и все остальные ничего не ели?

- Запас сухарей кончился второго января. Сегодня шестое. Значит, уже четыре дня... - отвечаю я на этот неожиданный вопрос.

- Четыре дня как вы не ели! - заканчивает Летурнер. - Ну, а я не ел восемь дней!

- Восемь дней!

- Да? Я сберегал сухари для моего сына.

У меня выступают слезы на глазах. Я беру за руку Летурнера... Я едва могу говорить. Я смотрю на него!.. Восемь дней!

- Сударь, - произношу я наконец, - что я могу сделать для вас?

- Тсс! Не так громко! Чтобы никто не слышал!

- Говорите же!

- Я хочу, - шепчет он, - я желаю, чтобы вы предложили Андре...

- А вы разве не можете?..

- Нет! Нет!.. Он понял бы, что я лишал себя пиши ради него!.. Он отказался бы... Нет! Надо, чтобы это исходило от вас...

- Господин Летурнер!..

- Умоляю вас! окажите мне эту услугу... величайшую из всех... Между прочим... за ваш труд...

При этих словах Летурнер берет мою руку и тихонько гладит ее.

- За ваш труд... Вы покушаете сами... немного?..

Бедный отец! Слушая его, я дрожу, как ребенок. Я весь трепещу, и сердце у меня громко стучит! А Летурнер тихонько вкладывает мне в руку маленький кусочек сухаря.

- Берегитесь, чтобы никто вас не видел? - говорит он. - Эти звери вас убьют. Вот тут дневная порция, но завтра я дам вам столько же.

Несчастный отец не верит мне! И, быть может, он прав: почувствовав этот кусочек сухаря в своей руке, я чуть не поднес его ко рту!

Я устоял, и пусть читатели поймут все, что не в силах выразить мое перо! Ночь наступила внезапно, как всегда на низких широтах. Я незаметно подхожу к Андре Летурнеру и отдаю ему кусочек сухаря, будто бы сбереженный мною.

Молодой человек, не раздумывая, хватает его.

- А отец? - спрашивает он, опомнившись.

Я отвечаю, что господин Летурнер получил столько же... И я тоже... Что завтра... и в следующие дни... я смогу давать ему по такой же порции... Пусть берет... Пусть берет, не колеблясь!

Андре не поинтересовался, откуда у меня этот сухарь, он жадно поднес его ко рту.

В этот вечер, несмотря на предложение Летурнера, я не ел ничего!.. Ничего!..

- Седьмое января . - Морская вода, почти беспрестанно заливающая плот, как только поднимается волнение, стала разъедать кожу на ногах у некоторых матросов. Оуэн, которого боцман после бунта держит связанным на переднем конце плота, находится в самом плачевном состоянии. По нашей просьбе с него сняли веревки. Сандон и Берке тоже пострадали от едкой соленой воды, а мы пока пощажены: волны почти не доходят до задней части плота.

Сегодня боцман, обезумев от голода, стал грызть куски парусов, деревянные шесты. У меня еще и сейчас отдается в ушах скрип его зубов. Несчастный не в силах дольше выносить такие мучения и старается хоть чем-нибудь наполнить желудок, чтобы обмануть голод. После долгих поисков он, наконец, находит болтающийся на одной из мачт обрывок кожи. Ведь кожа все же вещество органическое, и он пожирает ее с невыразимой жадностью. Повидимому, боцману становится легче. Все мы следуем его примеру. Кожаная шляпа, козырьки фуражек, все съедобное, что мы сумели отыскать, - все идет в ход. В нас говорит какой-то звериный инстинкт, которого мы не в состоянии подавить. В эту минуту можно подумать, что в нас не осталось ничего человеческого. Никогда не забуду этой сцены!

Если голод и не утолен, то по крайней мере рези в желудке на время утихли. Но некоторые из нас не могли вынести этой отвратительной пищи: их вырвало.

Прошу извинить меня за эти подробности! Я должен передать без утайки все, что перестрадали потерпевшие кораблекрушение на «Ченслере». Пусть читатели узнают из моего рассказа, сколько моральных и физических страданий может вынести человеческое существо! Пусть это послужит уроком, вынесенным из моего дневника! Расскажу решительно обо всем; к сожалению, я предчувствую, что мы не достигли еще предела наших мучений!