Жюль Верн - Том 9. Архипелаг в огне. Робур-Завоеватель. Север против Юга

Местные жители, конечно, не раз проделывали такую штуку. И эти преступные проделки почти всегда приводили к желанной цели.

Саколева все же вошла в фарватер. Она уже спустила грот и теперь несла только кливер и латинские паруса на корме. Большего ей и не требовалось, чтобы подойти к берегу и бросить якорь.

К величайшему удивлению итилонцев, наблюдавших за маленьким судном, оно с непостижимой уверенностью двигалось по извилистому проливу. Казалось, саколеве и дела нет до переносного фонаря, привязанного к рогам козы. Даже при дневном свете нельзя было бы маневрировать точнее. Видно, капитан ее не раз преодолевал преграды на подходе к Итилону и знал их так хорошо, что они не пугали его даже глубокой ночью.

С берега уже можно было разглядеть этого отважного моряка, стоявшего на носу корабля. Теперь его силуэт явственно выступал из мрака. Капитана с головы до ног покрывал «аба» - шерстяной, в широких складках плащ с капюшоном. Право, ничто в этом человеке не напоминало скромного хозяина каботажного судна, который, ведя свой корабль среди скал, перебирает с молитвой крупные четки; без них не обходится ни один моряк, плававший в водах Архипелага. Этот же, даже не повышая голоса, невозмутимо подавал команду рулевому. Внезапно блуждающий огонек на берегу погас. Однако это не помешало саколеве неуклонно продолжать свой путь. Но вот судно сделало резкий поворот, и на мгновение возникла опасность, что в непроглядном мраке оно наскочит на скалу, выступавшую из воды в кабельтове от входа в гавань. Едва заметное движение руля - и корабль, изменив направление, обогнул риф, едва не задев его.

Столь же ловко рулевой миновал и другой подводный камень, который загораживал фарватер, оставляя в нем только узкий проход; здесь, вблизи желанной стоянки, разбился не один корабль, независимо от того, находился его лоцман в сговоре с итилонцами или нет.

Итак, пираты больше не могли рассчитывать, что крушение отдаст им в руки беззащитную саколеву. Еще несколько минут, и она бросит якорь в гавани. Чтобы завладеть судном, нужно было непременно взять его на абордаж.

Посовещавшись друг с другом, мошенники решили приступить к делу. Сгустившаяся тьма как нельзя лучше благоприятствовала их планам.

- К лодкам! - скомандовал старый Годзо, чьи приказы никогда не встречали возражений, особенно когда он призывал к грабежу.

Человек тридцать здоровенных головорезов, вооруженных пистолетами, кинжалами и топорами, прыгнули в лодки, стоявшие на привязи у причала, и поплыли к судну; пираты располагали бесспорным численным превосходством над экипажем корабля.

В тот же миг на саколеве послышалась отрывистая команда. Корабль, миновав проход, очутился на середине гавани. Отдали фал, бросили якорь, и, вздрогнув от толчка, вызванного его падением, судно застыло в неподвижности.

Лодки находились теперь лишь в нескольких саженях от саколевы. Даже самый беспечный экипаж, зная дурную славу итилонцев, схватился бы за оружие и на всякий случай приготовился к отпору.

Однако на судне все оставалось попрежнему. Едва оно стало на якорь, как капитан перешел с носа на корму, а матросы, не удостоивая вниманием приближающиеся лодки, преспокойно занялись уборкой парусов, торопясь очистить палубу.

Однако, насколько можно было заметить, они не плотно стягивали паруса, так что стоило лишь налечь на фалы, и судно сразу же могло вновь поставить паруса.

Первая лодка пристала к саколеве слева. Затем и остальные со всех сторон навалились на нее. А так как фальшборт судна был невысок, то нападающие без труда перешагнули его и с грозным ревом рассыпались по палубе.

Самые исступленные устремились на корму. Один из них схватил фонарь и направил его на капитана.

Тот резким движеньем сбросил с головы капюшон, и его ярко освещенное лицо выступило из мрака.

- Эх, вы, итилонцы! - укоризненно произнес он. - Уже не узнаете своего земляка Николая Старкоса?

И он спокойно скрестил руки на груди. Не прошло и минуты, как лодки поспешно отвалили от судна и направились к берегу.

Минут через десять от саколевы отделилась легкая гребная лодка, «гичка», и вскоре у подножья мола из нее высадился никем не сопровождаемый безоружный моряк, только что обративший в бегство итилонцев.

Это был капитан «Каристы» - так называлось парусное судно, незадолго до того бросившее якорь в гавани.

Николай Старкос был среднего роста, с могучей грудью, мускулистыми руками и ногами. Он носил на голове плотную морскую шапку, оставлявшую открытым высокий упрямый лоб; его черные волосы кольцами рассыпались по плечам. Зоркие глаза глядели сурово. Не в пример клефтам, он не закручивал свои длинные торчащие усы, густые и пышные на концах. Капитану Старкосу можно было дать лет тридцать пять с небольшим. Но обветренная кожа, жесткое выражение лица, глубокая складка на лбу - мрачная борозда, свидетельствовавшая о дурных наклонностях, - сильно его старили.