- Никак Рикардо Албаньес, начальник полиции?
- Перестань копать, - сказал Рикардо.
Лопата сверкнула, вонзилась в землю, поднялась и выбросила горсть песка.
- Завтра похороны. Могила должна быть готовой.
- Но в городе никто не умирал.
- Всегда кто-нибудь умирает, потому и копаю. Я уже два месяца жду, пока Филомена отдаст долг. Я терпеливый.
- Так потерпи еще. - Рикардо дотронулся до сгорбленной спины склонившегося над могилой человека.
- Начальник. - Могильщик сделал паузу, пот стекал с его лица прямо на лопату - Это ведь моя страна - страна мертвых. И они мне ничего не говорят, никто не говорит. Моей страной управляет лопата, этот стальной разум. Я не люблю, когда сюда приходят живые и разговаривают, нарушают молчание, ведь я его здесь установил и оберегаю. Разве я вам диктую, как управлять полицией? А значит, спокойной ночи. - И он снова принялся за работу.
- Неужели перед лицом Господа Бога, - сказал Рикардо, стоя прямо и прижав кулаки к бокам, - этой женщины и ее сына ты осмелишься осквернить последнее ложе их мужа и отца?
- Не последнее и тем более не его, это место я сдал им в аренду. - Он высоко вскинул лопату, в ней отразился лунный свет. - Я не просил мать и сына наблюдать за этим печальным событием. И послушайте, Рикардо, начальник полиции. Однажды ведь и вы умрете, и я буду вас хоронить. Запомните - я. Вы будете у меня в руках. И тогда, о тогда...
- Что тогда? - закричал Рикардо - Ты что, собака, мне угрожаешь?
- Я копаю. - Человек быстро исчез в глубине могилы, а за него в холодном свете говорила теперь лопата. Она повторяла: - Доброй ночи, сеньор, сеньора, nino (2). Доброй ночи.
У двери глиняного домика Рикардо погладил кузину по голове и потрепал по щеке
- Филомена, о Господи!
- Ты сделал что мог.
- Он ужасный. Когда я умру, он надругается над моим беспомощным телом! Да, бросит меня в могилу вверх ногами или подвесит за волосы в дальнем, невидимом углу катакомбы! Знает, что всех нас когда-нибудь заполучит, вот и пользуется. Доброй ночи, Филомена, хотя нет, ночь не может быть доброй.
Он вышел наружу.
Войдя к себе, Филомена села и, окруженная детьми, спрятала голову в колени.
Во второй половине следующего дня, когда солнце уже начало садиться, дети с пронзительными визгами бежали за Филепе. Он упал, а они его окружили и стали смеяться:
- Филепе, Филепе, а мы твоего отца сегодня видели, правда!
- Где? - спрашивали они себя и тут же отвечали: - В катакомбе!
- До чего ленивый - стоит там и стоит.
- И позабыл про работу.
- И даже не разговаривает. Ох уж этот Хуан Диас!
Филепе стоял под жарким солнцем и дрожал всем телом, а горячие слезы катились из его широких и ничего не видящих глаз.
Филомена была дома и все слышала - ей будто нож в самое сердце всадили. Она прижалась к холодной стене, и волны воспоминаний стали ее захлестывать.
В последний месяц жизни Хуан, мучившийся болями и кашлем, весь в испарине, только глядел на грубый потолок над соломенным матрасом и шептал:
- Ну что я за человек, если мои дети и жена голодают, а? И что это за смерть - смерть в постели?
- Тихо. - Своей прохладной рукой она закрыла его пылающий рот, и тогда он начал говорить сквозь ее пальцы:
- Что принес нам брак? Голод и болезни - и больше ничего. О Господи, ты же хорошая женщина, а я покидаю тебя, не оставив денег даже на собственные похороны!
А потом он сжал губы, что-то выкрикнул в темноту и, взяв ее руки в свои, долго держал их в теплом сиянии свечи, в яростном экстазе давая обеты:
- Филомена, послушай, я тебе помогу. Не сумел защитить тебя при жизни - сделаю это после смерти. Не кормил - скоро буду приносить в дом еду. Пусть я был бедный, но умру - и больше бедным не буду. Это я наверняка знаю, будь уверена. После смерти я буду работать и сделаю очень многое. Не бойся. Поцелуй маленьких. Филомена, Филомена...
А потом сделал глубокий вдох, последний раз с трудом глотнул воздух, как человек, который хочет нырнуть, и плавно, не дыша, ушел под воду, будто испытывал себя на прочность вечностью. Они долго ждали, когда пойдут пузыри, но их не было, и на поверхности жизни он так и не появился. Его тело лежало на матрасе, словно сделанный из воска плод яблоко, которое невозможно было надкусить...
И его положили в сухую землю, которая, как огромный рот, поглотила его, впитала влагу его жизни, высушила, как древнюю рукопись, и в конце концов превратила в мумию, светлую, словно солома. Сухой стебель - вот-вот его унесет осенний ветер.
С тех пор эта мысль не покидала Филомену - чем она будет кормить своих осиротевших детей, когда Хуан, лежа в блестящем серебристом ящике, превратился в коричневый креп; как ей увеличить длину их костей, как вырастить им зубы, чтобы они улыбались, как сделать розовыми их щеки.
Читать дальше