Валерий Моисеев - Анатомик

Отойдя от микрофона, Светлана Сергеевна почувствовала некоторую неловкость.

- Что-то я не то брякнула! - с досадой подумала она. - Если бы шефа хоронили по-человечески - на кладбище, тогда пожелание спокойного сна было бы жестко замотивировано. Но ближайшие сто лет, ему предстоит простоять на подставке в витрине анатомического музея, словно распеленатая египетская мумия, и покрываться пылью. Голышом и, вдобавок ко всему, без кожных покровов. А с этим "спи спокойно" получилась какая-то дурацкая двусмыслица. Получилось, что я пожелала ему стоя спокойно спать. Но он, же не лошадь, чтобы спать стоя! Шут его знает, что положено говорить в подобных случаях! Ну не могла же я сказать - Стой спокойно, дорогой учитель!

Пребывая в самом дурном расположении духа, Светлана Сергеевна окинула тоскливым взглядом массу людей застывших со скорбным выражением на лицах. Некоторые студентки плакали.

Нужно было отдать должное, каким бы ни был моральным разложенцем покойный, но он никогда не позволял себе никаких вольностей в стенах университета. Он никогда не распускал руки в отношении представительниц прекрасного пола. Причем это касалось, как сотрудниц, так и студенток, легкодоступность которых уже давно стала притчей во языцех.

Как-то, в порыве откровения, Эдуард Робертович признался Светлане, что до сих пор никого здесь не трахнул, только лишь потому, что женщины университета для него, прежде всего - коллеги ученые. А это понятие для него - свято.

Зато Эдуард Робертович отрывался на стороне, и как отрывался! О том, как он отводил душу, вдохновенно предаваясь пороку, в курилках слагали легенды. Не один завистник заработал язву желудка пытаясь угнаться за старым профессором. Впрочем, было понятно, что все это должно было когда-нибудь закончиться. И вот этот грустный момент наступил.

Хотя, как ни крути, а Эдуард Робертович ушел из жизни красиво. Как и подобает истинному старому ловеласу - прямиком из постели с тайской проституткой он шагнул в вечность. Наверное, если бы старому греховоднику предложили сделать выбор, он, наверняка, предпочел бы именно этот вариант.

Тем временем, траурный митинг шел своим чередом. Одних выступающих плавно сменяли другие. Светлана Сергеевна иронически хмыкнула, когда очередной убеленный сединами ученый муж начал петь дифирамбы высокой нравственности ушедшего.

- Эк, ты дедушка загнул! - невесело подумала она. - Плохо же ты знал усопшего!

Но с другой стороны, супруга профессора Чушпанникова умерла давным-давно, детей у него не было, так что ничего предосудительного в его поведении, по большому счету, не было. Ну, развлекался мужик, как умел. Ну, жил в свое удовольствие и помер, кстати, тоже с большим удовольствием.

Как медик, Светлана Сергеевна уже давно поставила своему шефу диагноз. Он страдал некоей, крайне запущенной формой приапизма, превращаясь во время обострения заболевания в старого похотливого сатира. Можно было лишь поражаться его силе воли, которая удерживала его от неадекватных поступков в стенах Медицинского университета.

Впрочем, все это уже было в прошлом. Теперь Светлане нужно было думать о том, как воплотить в жизнь больную фантазию своего шефа. А именно, как изготовить из него экспонат для анатомического музея. Ибо, этот старый извращенец, в своем завещании особо подчеркнул, что может доверить выполнение столь деликатного поручения лишь своей любимой ученице, то есть, конечно же - ей.

По понятным причинам, Светлана Сергеевна не могла взять и отказаться от возложенной на нее нелегкой миссии. Хотя если честно признаться, у нее было большое искушение послать своего дорогого учителя с его посмертным поручением куда подальше. И пусть кто-нибудь другой занимается его бальзамированием, превращая тело в эксклюзивный экспонат для анатомического музея.

Светлана Сергеевна тяжело вздохнула и, промокнув платком, внезапно набежавшую слезу, приготовилась слушать следующего оратора.

Сева с Маратом чинно стояли в холле Медицинского университета, посреди толпы пришедших попрощаться с профессором Чушпанниковым. Лица напарников выражали откровенную и ничем неприкрытую скорбь. Но скорбели они отнюдь не по поводу безвременного ухода ученого мужа из жизни.

Когда полчаса тому назад Марат услышал, что гребаный жмур завещал свое тело родному университету его чуть не хватила кондрашка. Казалось еще немного и его вытаращенные, словно у лемура, глаза вывалятся из орбит и запрыгают по мраморному полу холла.