Юрий Моисеев: Смерть напрокат

Юрий Моисеев

Смерть напрокат

Проезжая по величественной набережной всемирно известного города Эскапада, я обратил внимание на скромную неоновую рекламу. Задолго до ее появления словно кто-то говорил мне на ухо еле слышным шепотом, потом внятнее и наконец чуть ли не с металлическим лязгом: "Смерть напрокат! Смерть напрокат!" Голос постепенно ослабевал, но на сетчатке глаз продолжали гореть стремительно бегущие буквы.

Меня заинтересовали эти современные пираты, которые пытались ограбить даже смерть, покушаясь на последнее, казалось бы, право и убежище человека.

Черная, агатового тона, дверь была строга и неприступна. Человек с воображением, наверно, нашел бы в ней почти космическую, затягивающую глубину, но я отогнал от себя эти мысли, отнеся их за счет рекламного искусства владельца фирмы Лоуренса, как следовало из таблички.

Я нажал клавишу сигнала у входа, и раздался медный глухой гул гонга. Дверь преобразилась. Темно-алые волны, как извержение подводного вулкана, прошли по ней, и всплыла маска Мефистофеля. Выполненная в условной резкой манере, она несла выражение сокрушительной иронии и неожиданно трезвой, тревожаще-дерзкой пытливости. Когда я переступал порог, она медленно померкла. Несколько шагов до внутренней двери меня сопровождала гамма схождения - торжественная, грозная, неумолимая, и я слегка подосадовал на избыточность эффектов.

В кубической комнате с черными мраморными стенами навстречу мне, помедлив, встал из-за стола высокий гибкий человек, в котором угадывалась внутренняя собранность, скованная волей энергия. Он взглянул на меня, и оказалось совсем не просто подойти к столу и произнести несколько слов. Как будто пришлось преодолевать вязкое сопротивление силового поля.

Легким жестом показав на кресло, он уселся сам, непринужденно откинулся на его спинку и улыбнулся открыто и весело.

- Я вижу, вы раздосадованы и лишь слегка заинтригованы. По-видимому, вы не клиент. - Оскорбительно пристально рассматривая меня, он с каким-то обезоруживающим удовлетворением повторил: - Да, клиента я в вас не найду.

- А может быть, еще не все потеряно, сеньор Лоуренс? - подыгрывая ему, с мрачной шутливостью сказал я.

- Нет, нет... Вы любопытствуете, а для нас имеет ценность только нечистая совесть.

- Помилуйте, но ведь это самая дешевая вещь на свете!

- Справедливо, но вот избавиться от нее стоит довольно дорого.

- Значит, вы всемогущи?

- О нет, просто наша фирма торгует своего рода эвтаназией - легкой смертью без угрызений совести.

- Итак, вы отбиваете хлеб у католической церкви?

- Ну что вы, мы просто освобождаем человека от последних сомнений в том, что он чист перед собой и людьми. Согласитесь, это весьма большая роскошь. Дело облегчает, разумеется, то, что человек жаждет, чтобы его в этом убедили. И это не просто забвение, мы даем клиенту право выбора. С нашей помощью словно рождается новый человек. И самая подлая, мерзкая скотина может умереть с просветленным сознанием святого подвижника. Это ли не триумф науки и бизнеса?

- Но я не нахожу особого смысла в этих трансформациях на смертном ложе.

- Существуют воспоминания, - с неожиданной силой сказал мой собеседник, вставая, - которые жгут вашу совесть изо дня в день, из года в год. Несмытые оскорбления, незабытые унижения, воспоминания о собственной жестокости, бессердечной черствости, - продолжал он, мягко, словно пантера в клетке, ступая по ковру. - Это обычный груз на плечах заурядного человека, не замешанного, как правило, в каких-то преступлениях.

Он снова уселся за стол и небрежно подбросил в ладони полупрозрачный кристалл.

- В этом кристалле запись биотоков, которая накладывает электрохимический потенциал на соответствующие участки мозга, определяя изменение кратковременной памяти. Когда клиент делает окончательный выбор, в критический момент накладывается биохимический потенциал, стимулирующий изменение долговременной памяти. И снять наложенный потенциал бывает довольно затруднительно.

Не хотите ли познакомиться с продукцией нашей фирмы? Могу предложить вам, скажем, смерть праведника, пострадавшего за веру и оканчивающего свои дни в лоне семейства. Или, например, смерть народного трибуна, с величественно-тусклым взором изрекающего непреложные истины. А вот в этом кристалле смерть идеалиста, который пролил реки крови во имя своей веры и поэтому умер с гордым сознанием выполненного долга.