Виктор Чочиев - Сценарии, пьесы, сценарии. В трёх книгах. Книга 2

За кулисами раздаётся Голос Пригорина: «„We all live in yellow submarine, Yellow submarine, yellow submarine“». Через несколько секунд он появляется.

Пригорин. Кто тут кричал «ура»? Почему «ура»? Наверное, узнали, что на обед будет свежая рыба? ( Нине, укоризненно ) Проболталась?

Аркаева. Вы с Ниной уже «на ты»?

Пригорин. Кухонная обстановка как-то быстро сближает людей, я ещё в армии заметил.

Аркаева. А я и не знала, что ты умеешь удить.

Пригорин. О! Это моя детская, ныне угасающая страсть. Я ведь родился в Комсомольске, отец был там лётчиком на авиазаводе. Там большинство рыбачат, чаще не на Амуре, а на окрестных озёрах. Вот меня отец и привадил.

Соркин( с улыбкой ). Недавно в газете причитал анекдот о рыбаках. Один говорит другу, что стал ездить на рыбалку с женой. Друг спрашивает: «Ну и как она?» Человек отвечает ( Соркин смеётся ): «Спервоначалу рыбу удила. А потом – ничего, втянулась».

Медведев, Пригорин и Доренко смеются.

Аркаева. Совсем не смешно.

Пригорин. Это потому, Ира, что ты не рыболов. Ничего, я тебя научу.

Аркаева. Боже, упаси!

Соркин( посерьёзнев ). Вот мы тут смеёмся, а Костик… ( всхлипывает ) там… у себя…

Аркаева. Евгений Сергеевич утром осмотрел его – рана уже гораздо лучше.

Доренко. Но он всё ещё очень подавлен. Молчит. Внешне бесстрастен. Но… Нет, промолчу.

Соркин. Может мне всё-таки зайти к нему?

Доренко. Сказал, что по-прежнему видеть никого не хочет… Никого.

Соркин. Вот ведь… И даже Нину.

Аркаева. Даже мать.

Соркин. Мы все виноваты перед ним.

Пригорин. Я посмотрел в Интернете, его пистолет самый безопасный среди травматических – у него дульная энергия раз в двадцать меньше, чем у боевого оружия. Да и пуля – резиновая.

Доренко( раздражённо ). «Безопасный»… Это, если не стрелять в висок с десяти сантиметров! Счастье, что он выстрелил криво, и пуля прошла вскользь.

Аркаева( встаёт , начинает нервно ходить по беседке ). Вот ведь всё у него «криво», вся жизнь пошла как-то не так.

Соркин. Ира, подумай, что и как ты говоришь!

Аркаева. Но как он мог! Как только решился! Стреляться! И ведь не в девятнадцатом веке, а в двадцать первом! И по какому, в сущности, ничтожному поводу!

Доренко. Поводы при суициде могут быть разными, а причина одна – абсолютное отчаяние.

Соркин. Но почему?! Ведь мы же все, каждый по-своему, но любим его!? Неужели Костик не знает, не чувствует, не понимает этого?

Доренко. Нам лучше прекратить этот бесплодный разговор. И ещё раз всем напоминаю —никто из соседей и знакомых не должен узнать об этом инциденте. Так будет лучше и для Кости, и для всех нас. Кроме того, мне могут дать по шапке как врачу – я ведь не сообщил в милицию об «огнестреле».

Соркин. Только милиции нам не хватало…

Маша. А жалко, что мы не досмотрели Костин спектакль. Теперь уже никто его не увидит.

Аркаева. Ну почему же. Он окрепнет, успокоится, и через некоторое время я сама попрошу его показать этот мюзикл.

Маша. Нет, он ни за что не согласится.

Аркаева. Маша, не спорь. Никто не знает его лучше меня. Да и не откажет же он матери.

Доренко. Вопрос непростой…

Маша. Он мне так нравился в своей роли

Соркин. Нина, расскажи, пожалуйста, что там у вас дальше было… э-э… по сюжету?

Аркаева( Нине ). А может быть, ты нам прочтёшь что-нибудь из своей роли? Прямо сейчас?

Нина( в замешательстве ). Ой… нет! Я, конечно, роль не забыла. Но ведь рэп нельзя читать «просто так». Да ешё без ритма и музыки… Нет, это невозможно. И сюжет рассказывать тоже как-то нехорошо. Лучше, когда Ирина Петровна попросит Костю, и мы вам покажем заново.

Пригорин. Жаль.

Соркин. Нина, а вот что мне интересно. Судя по началу, по тому тексту, что мы услышали, ваш мюзикл… он ведь проповедует определённую жизненную позицию: противостояние отцов и детей, нового старому. Это ведь всё Костя написал, или ты ему помогала?

Нина. Нет, он всё сам.

Соркин. Но ты-то разделяешь его позицию или нет? Ты ведь тоже читала этот рэп.

Нина. Я? Мне трудно сказать. Что-то да, что-то нет. И потом, у актрисы, играющей… одну из трёх сестёр, не спрашивают, разделяет ли она позицию Чехова – ведь так, Ирина Николаевна?