Валерий Вотрин - Лемминг

Резкий гортанный голос, который мог принадлежать одному лишь Кромбахеру, ответил:

- Да? Да, я все смотрю в окно. - Он отрывисто бросал фразы. - Они все едут и едут. А что, доктор Хьелланн получил-таки долгожданный нумер? И что же, сенсация состоялась? Ага. Понятно. Что? Так мы все-таки отметим, как ты обещал? Что? Конечно. Я дома. Можно будет у Гердера, у него отличное вино. Хорошо. Я только сбегаю на площадь купить сигарет. Вернусь - позвоню.

Он бросил трубку и заторопился, схватил со стола очки и пошел было мимо окна, но встал. Остановился, привычно засмотревшись в окно, а там шли по улице в одном направлении машины. И Кромбахер засмотрелся на них. Что они ему, а он засмотрелся на них, доморощенный философ. Машины напоминали ему стадо, гонимое и мычащее. В движении этого потока наблюдалась некая закономерность, математик Кромбахер ясно видел ее. На одинаковой медленной скорости, одинаково вибрируя корпусом на брусчатке, машины, доезжая до глубокой рытвины на левой стороне улицы, виляли вправо, объезжая ее, и тут же бросались влево, спасаясь от громадного ступенчатого провала почти на тротуаре. Они повторяли этот маневр в точности одна за другой, а затем сворачивали за угол, напоследок окурив улицу клубом сероватого дыма.

Куда едут эти машины? Сколько уже проехали они, а конца не видно. Баррели горючего, облака смога, а конца не видно. Днища забрызганы грязью, тронуты коррозией, на двигателях выросли грибы, колеса приспущены и уже зловеще квакают, моторы стучат, готовые заклинить, а конца не видно. Печальные механики придорожных мастерских с блестящими от масла ладонями провожают в путь без конца очередную вылеченную ими машину и потерянно глядят на неработающие ее задние огни. Что там, в конце? Кромбахер, забыв про все, нежно гладил рукой свой стол, который сейчас был для него капотом автомобиля, большого любимого зверя человечества. А конца не видно. Весьма труден их путь, загремевших, застучавших, с пробивающимися из всех щелей струйками пара. Что впереди? Он опамятовался и пошел на выход, забыв взять зонтик и очки, так и оставшиеся на столе-капоте.

Вышел на площадь, а тут был дождь, нескончаемый крик клаксонов и круженье автомобильных силуэтов. На площади было кольцо, по которому можно было выехать из города. Вот машины и доползали сюда, проезжали по кольцу и, взревев, заезжали в тесную боковую уличку, которая затем плавно переходила в широкую свободную автостраду. Прижимаясь к сырым каменным стенам домов, Кромбахер перешел на другую сторону площади и тут в ларьке у портала древней романской церкви купил себе сигарет. Цепь машин, сделав виток, исчезала в другом конце площади, не достигая двухбашенного островерхого здания ратуши, которое очень плохо просматривалось отсюда сквозь дождевую взвесь.

Гуляющих на площади сегодня не было. Редкие парочки стояли здесь и там, глядя на круженье автомобилей в центре площади. Кромбахер перешел еще одну улочку и пошел вдоль стены бывшего картезианского монастыря, ныне приюта для сирот. В сводчатых грязных окнах виднелись бледные, прильнувшие к стеклам лица. Он совершенно внезапно понял вот что. Правильнее было бы и намного логичнее, если бы посередине площади пучилась медленная асфальтовая воронка, этакий зыбун или жадная пасть Хроноса, пожирающего своих детей, которая засасывала бы в себя свои покорные жертвы, бедных околдованных кроликов, издалека загипнотизированных вязким чмоканьем урбанизированного монстра. Эта версия наглядного мифа предполагала хотя бы объяснимую концовку происходящего, а не это ли исток и причина всякого мифа, версии коего многолики и плюралистичны, на все вкусы и мнения, каковым, впрочем, и должен быть миф, Лернейская гидра действительности с не прижженными головами. Один зыбун на площади, другой где-нибудь за городом, в поле, откуда машины, отчищенные от пепла пути стерильной сокровенной рудой подземных гномов, появляются прихорошенные и готовые ехать вновь, как тот царевич сказок, прошедший технический осмотр своего тела посредством живой воды и кипящего молока, может с этого момента именоваться царем всего сущего и иже с ним.

У ратуши Кромбахер увидел бургомистра. Бургомистр барон Норберто Мария да Кампофрегозо стоял у входа и, выставив живот, выпятив пухлую нижнюю губу, хмуро смотрел на площадь, где уже рассеялся мистический Кромбахеров зыбун, и машины, перестав нырять под землю, вновь уходили по боковой улочке в сторону автострады.