Павел Фёдоров - Письма Филиппа

– Главным образом приносим какие—ни будь жертвы и радуемся при этом. Праздник – это общая радость в честь кого-то, а этот, кто-то видимо очень много радости принёс, если уже после его смерти мы всё радуемся, вспоминая его, даже не зная его, а просто так по памяти. А когда мы вспоминаем умерших родителей или друзей радуемся ли мы? Нет, так почему мы радуемся рождению или смерти другого человека, незнаемого нами. Видно дела его дали столько радости людям, что мы чтим его дела и он при этом как бы становится олицетворением целого. Мы идём на праздник, встречаемся с друзьями, смеёмся, поём, приглашаем всех на пир. В сущности, мы не о себе думаем, о людях – люди всему мера.

– А может ли быть праздник на года, на всю жизнь, чтобы чувство нового осталось на каждый день, каждый час?

– Можно, если очень захотеть и видеть только хорошее в хорошем, плохое не преодолевать и не бояться, а понимать его сущность.

Идём по дороге. Дождь сверху. Хлюпаем по рыжей воде. Ещё далеко идти и неудобно, и холодно, и голодно, а больше всего хочется поскорей прийти домой, к печке, пить чай с хлебом и вареньем.

– Важно чтобы ты был кому-то нужен. От потребности в тебе всё, наверное, и понимается. Мы живём вечность и ещё собственную жизнь. Вечность дана нам, а жизнь мы отдаём, чтобы существовала эта вечность. А есть ли разница между жизнью и вечностью, похоже, что это одно и то же.

– Блюз или партита до—минор: музыка кто-то скажет, а я не о музыке, я о блюзе и партите. Человеческое деяние мелко и ничтожно лишь на первый взгляд, главным образом, когда не понимаем. Допущение в человеческие отношения равнодушия, а возможно ли такое? Конечно нет! Как можно не относиться никак к тому, что есть – это невозможно, а значит и нет понятия равнодушия. Относимся друг к другу как можем, как хотим – как нам позволяют относиться к себе. Закон законов: угол падения равен углу отражения – это прямое обращение к людям.

Идём по дороге, разговаривая с дождём.

– Здравствуй дождь, хотя ты давно здесь, а разговаривать начали только сейчас. Общение ли это, как с музыкой или людьми. Дождь шумен, он может мешать спать, есть, идти, жить, но он нужен всем, он нужен всему.

– Значит существование дождя необходимо вечности, и она без него не может, раз она его создала?

– Дождь вечен, он всегда был и всегда будет. И он сейчас разговаривает с нами, с листьями, а ветер замолчал, и музыка средневековья и я думаю, что всё это блюз, потому что я вырос в городе, хотя всё вместе это вечность и моя жизнь. А для чего мне вся вечность? И ты ответишь, что нужен ей, потому что она женщина. Она – вечность, а ты то, что есть между вечностью и движением – ты мир, человек, ребёнок, дворец, шалаш, театр… и дождь, огонь, хлеб и город, а потому и блюз.

– Музыка – это вечность этого мира, в котором все мы есть, а живём мы вечно: ни долго и ни коротко, а вечно.

– Ты не противишься злу! Сказали. Значит ты плохой! Сказали. И ты подумал: что есть зло? Просто я не отвечаю злом на зло, и потому я плохой?

– Они требую, чтобы ты думал и поступал так как они хотят.

– А как они поступают? Они, должно быть не знают, как поступают.

– Они поступают от эмоций и говорят, что так должны поступать все. Но когда к ним относятся так же как они к остальным, они считают это неправильным, потому что они воспринимают это не эмоциями, а сознанием и здесь происходит неприятие. Сознание не терпит пустых эмоций. Сознание хочет быть самостоятельным, само принимать решения.

– Ребёнка рождают для того, чтобы он был счастлив или для того, чтобы самим быть счастливыми? Он кричит, потому что ему плохо, он просит о помощи. А его бьют за то, что он просит о помощи, потому что ему плохо. Видимо тот, кто бьёт, посчитал, что раз его родили, значит он уже счастлив, а раз ему плохо, значит его надо уничтожить, он мешает, он не отсюда, он чужой в этом мире. Если он кричит, если ему плохо, то значит он противоречит этому миру, он отрицает принятое понятие счастья или разрушает его своим плачем и криком.

– А что такое оправдание? «Жизнь – это театр, а люди в нём актёры». Виват великим идеям!!! Есть великие люди и есть великие актёры. Актёры играют людей, сами при этом являясь людьми. Но видно они хотели бы хоть на миг не быть собой. А люди пишут для актёров пьесы, в которых себя представляют тоже не собой, а тем, кем им хотелось бы быть. Хоть на миг, хоть на миг. Оправдание – это то, что люди ходят смотреть на себя и думают при этом, что они были целый миг не теми, кем они есть.