Сен Сейно Весто - Щепоть зеркального блеска на стакан ночи. Дилогия. Книга вторая

Когда Улиссу исполнилось что-то около месяца, Гонгора уложил его в сумку и отправился к одному знакомому ветеринару. Тот обычно давал свои консультации заочно либо навещал сам, но в тот день Гонгора решил, что нечего пожилому человеку идти в такую даль. Ветеринара дома не оказалось, прочие же домочадцы у него никогда не вызывали особой радости. Его встретили: скрывавшийся при хозяине в тиши и безвестности полупес-полуволк – зашедшаяся жиром низкорослая помесь на сухих кривых лапах, глядя с обычным своим кислым выражением на узкой морде, помигивая желтыми круглыми глазами с навсегда, казалось, застывшими в них скукой и сытостью. Это был далеко не персонаж Джека Лондона. Некоторый проблеск интереса у этого создания вызывали разве только попадавшие в поле зрения дворовые кошки, было особым праздником ломать им челюстями хребты. Помесь лениво жмурилась под ласковыми шлепками ладони хозяйской дочки по плоскому черепу меж вислых ушей. Дочка ветеринара рядом так же мало разбиралась в тонкостях живых организмов, насколько преуспела уже в искусстве женских ужимок, оставаясь для Гонгоры олицетворением невинного желания экспозиции – всегда, любыми средствами, не имея ничего ни за душой, ни где-то еще. Был произведен обмен любезностями, сожалениями и приглашениями, Гонгора не собирался засиживаться: подышали, в конце концов, воздухом, подумал он, обуваясь и берясь за ручку двери. И пока он поворачивался, полукровка засунула морду в его спортивную сумку, подвигалась, попятилась, словно желая вытащить, но передумала, выбралась из сумки и отправилась на кухню. У Гонгоры все оборвалось внутри, когда в сумке взвизгнуло и затихло, словно раздавили кошку. Дома он достал Улисса из сумки тот дышал часто и прерывисто и не двигался, Гонгора был светлым от бешенства на себя, поминая дураков и баб, от которых все несчастья. Ставший за прошедшее время почти что одной с ним крови маленький пушистый неуклюжий зверь молчал все время, дома осматривать себя не дал, а начал во все горло визжать, детального осмотра там и не требовалось, под шерстью пушистых боков и так были видны несколько красных точек. Дышать Улисс не мог, боль приносил каждый следующий вздох. Гонгора до утра слушал, как щенок орет, с надрывом и без пауз, он понимал, что, если задет позвоночник, Улисса хватит ненадолго. Не представлявший, что в таких случаях делают, сгоряча имевший неопределенный и странный разговор с медиками, Гонгора мог помочь только тряпкой, смоченной в ледяной воде и льдом, – затих Улисс только под утро. После периода строгой диеты и сеансов принудительной гимнастики Лис стал передвигаться – ползком, задние лапки совсем не слушались. Гонгора добавил к мясному рациону больше свежей крови и начал учить Лиса ходить заново. Через месяц тот начал бегать, но его долго еще выводили из себя попытки прикоснуться к бокам и загривку.

Чтобы у Лиса не оставалось никаких сил дебоширить дома, его следовало регулярно загонять на полигоне до полного изнеможения, и это не было простой задачей. Такой распорядок на протяжении длительного времени был под силу только хорошему спортсмену. Будучи по природе человеком терпеливым и настырным, Гонгора периодически увеличивал норму обязательных к прохождению кругов со всевозможными вышками, трамплинами и бревнами. Они бегали в лесу вместе, на тренировках Гонгора оставался безжалостным, каждая новая выходка типа обсуждения команд наказывалась добавочным кругом. К большой высоте Улисс привыкал на парапетах крыши многоэтажки, а также на парашютной вышке за лесом, не достроенной и бездействующей. Время от времени там ему устраивались завтраки и пешие прогулки по периметру крайних бордюров. Улисс оказался настолько же упрям, капризен и покладист, насколько и сообразителен, довольно скоро разобравшись, что к чему и чего от него хотят. Оказавшись на большой высоте, он уже не знал страха, заранее облизываясь. Падать с бумов, барьеров и лестниц он также не боялся. Сверзившись с трамплина, он спокойно шел на вторую попытку, в отличие от многих других его собратьев у него на этот счет не возникало комплексов. Правда, выводы эти делались больше по рассказам со стороны, говорить наверняка было трудно. Улисс и Гонгора занимались ночами только одни.

Передвигаться сейчас не представлялось никакой возможности. Не мог он двигаться – ни близко, никуда. С этой вермишелью тоже было не все ясно. Соли было мало. Показалось не лишним еще раз осторожно забраться в штаны, напряженно прислушиваясь к ощущениям. Жгло невероятно. Ножки мои, с тоской подумал Гонгора. Куда же я теперь. Мешочек с солью, аккуратно перехваченный с уголка тоненьким резиновым колечком, оказался несколько далее его желаний и вытянутой до предела руки. Один раз можно чуть-чуть не досолить, ничего страшного не случится, раздраженно подумал он. Прищурясь, уйдя головой в сторону вниз, придерживая дыхание и стуча могучей деревянной ложкой о край котелка, что побулькивал весело и аппетитно, он заметил для себя: и вообще. Если писать о памяти человечества, то прежде нужно бы разобраться с этим бардаком у проходной. Чем, то есть дышат, и с каким настроением топчут траву… (Становилось ощутимо прохладнее. Он мысленно убрал ниточку с рукава и вгляделся пристальнее, прикидывая расстояние до последних рядов. Уши быстро приобрели дополнительную теплоту.)