Рэй Брэдбери: Мгновение в лучах солнца

- Да.

- Ты спрашивала?

- Нет, посмотрела на небо. Оно все в дыму, того и гляди, лопнет от дыма.

- А как мы можем быть уверены, что извержение будет завтра?

- Никак. Если не будет, отложим поездку.

- Я тоже так думаю. - Он опять лег.

Она принесла две бутылки апельсинового напитка.

- Что-то он не холодный, - глотнув, сказал муж...

Ужин подали им во дворе: мясо прямо со сковородки, зеленый горошек, блюдо риса по-испански, немного вина и персики со специями на десерт.

После ужина они вышли на площадь. Zocalo [площадь (исп.)] была в зелени. На эстраде, украшенной бронзовыми завитками, свистел, трубил, гудел и ревел оркестр. Сколько людей, сколько красок! Площадь словно расцвела Оркестр разразился Yanki Doodle ["Янки Дудл" (муз.)], это привело ее в восторг и широко улыбаясь, она повернулась к мужу, напевая что-то вполголоса.

- Ты ведешь себя, как туристка, - сказал муж.

- Просто мне хорошо.

- Не будь по крайней мере дурой.

Мимо них медленно проходил торговец серебряными безделушками. Джозеф осмотрел его товар и выбрал браслет - очень изящную, изысканную вещицу.

- Сколько? - спросил он продавца.

- Veinte pesos, senor [двадцать песо, сеньор (исп.)].

- Ничего себе, - с улыбкой сказал муж по-испански. - Я дам тебе за него пять песо.

- Пять песо?! Я умру с голоду.

- Не торгуйся с ним, - сказала жена.

- Не вмешивайся, - все так же улыбаясь, ответил муж. - Пять песо, сеньор, - повторил он продавцу.

- Нет, нет, десять!

- Ну, хорошо, я даю вам шесть, и ни песо больше.

- Берите за шесть, сеньор, согласен.

Мужчина засмеялся.

- Дай ему шесть песо, дорогая.

Негнущимися руками она вынула бумажник и протянула торговцу несколько банкнот.

- Надеюсь, ты доволен?

- Еще бы, за доллар и двадцать пять центов я купил браслет, стоящий в Америке тридцать долларов!

- Должна признаться, я дала этому человеку десять песо.

- Что ты сказала? - муж перестал улыбаться.

- Я дала ему десять песо, - повторила жена, - но ты не волнуйся, в счет, который я представлю тебе в конце недели, они не войдут, это пойдет из моих денег.

Он ничего не ответил, только опустил браслет в карман.

Теперь настал ее черед отодвинуться от него и замолчать.

- Я устал, пойду в номер, - сказал муж.

- Мы же проехали от Патскуаре всего сто миль.

- Что-то у меня опять першит в горле. Пойдем.

Они вернулись в гостиницу, вошли в номер и разделись.

- Прости меня, - сказал он, - я так устал. Ужасно дергаюсь, когда веду машину, потом мы плохо говорим по-испански. К вечеру я превращаюсь в комок нервов.

- Да, - сказала она.

Внезапно он пододвинулся к ней, крепко прижал к себе, положил голову ей на плечо и, закрыв глаза, горячо, страстно зашептал:

- Ты же знаешь, мы всегда должны быть вместе, что бы ни случилось. Я тебя очень люблю. Если тебе трудно со мной, прости меня. Все наладится, должно наладиться.

Она пристально смотрела через его плечо на пустую стену, как бы олицетворявшую этот момент ее жизни: огромное пустое пространство, где не за что ухватиться. Она не знала, что делать, как отвечать ему. То, что было у нее на душе, выражали глаза, все глубже уходившие в пустоту стены...

Он прижал ее к кровати.

- Знаешь ли ты, как одиноко мне становится, когда мы спорим и ссоримся?

Он ждал ответа, но она молчала. В его голосе послышалось ей такое, от чего почудилось, будто сидит она в поезде, а он стоит на платформе и говорит: "Не уезжай". Она в смятении кричит в ответ: "Это же ты сидишь в вагоне! Ты! А я никуда не уезжаю!.."

В три часа утра она проснулась и уже не могла заснуть. В комнату вливалась прохлада глубокой ночи. Она прислушалась к дыханию мужа и почувствовала, как весь мир уходит куда-то далеко...

Они прожили вместе пять лет, и за все это время ни на день не разлучались; она никуда не ходила одна, он был рядом с ней всегда, наблюдал, критиковал и ни разу не разрешил отлучиться больше чем на час, не потребовав от нее полного отчета. Иногда, чувствуя себя при этом воплощением зла, она украдкой, никому не сказав, уходила в кино на ночной сеанс и, глубоко вдыхая воздух свободы, наблюдала, как люди, куда реальнее ее, двигались по экрану.

"1825 дней с тобой, муж мой, - подумалось ей. - Я, как тот человек из "Бочонка Амонтильядо" [рассказ Э.По], которого замуровали в подземелье, кричу, но никто меня не слышит".

За дверью послышались шаги и чей-то стук.

- Senora, - позвал кто-то тихонько по-испански, - уже три часа.

- Боже, тш-тш... - зашипела жена, вскочила, кинулась к двери и, чуть-чуть приоткрыв ее, сказала в темноту: