Владимир и Александр Стариковы - Иоланта – Принцесса Марса

В тот же день, Сергей и Генка оседлав лошадей, отправились в Осиновку, а я и ещё трое бородатых мужиков отправились на аэродром рубить деревья, мешающие взлёту и посадке нашему ИЛУ.

Уже на второй день, рано утром, я получил весточку от Сергея, со схемой полевого аэродрома в селе Осиновка, и, не теряя времени, попросил ординарца Димитрия, помочь мне с аэродромной бригадой для подогрева мотора нашего Ила, так как время поджимало. В любой момент красные могли пригнать карателей, и тогда наша участь будет весьма незавидна. На сей раз мотор удалось подогреть практически до нормы, и я заканчивал приготовления самолёта к полёту, перезаряжал все оставшиеся у стрелка пулемётные ленты в своё курсовое оружие и к великой своей радости обнаружил один целый неизрасходованный пушечный снаряд, оставшийся в авиационной пушке. Я чуть его не расцеловал, но тут увидел бегущую по тропинке Настю и передумал целовать снаряд, а просто зарядил им пушку и вытер грязные ладони чистой ветошью. Настя подбежала ко мне, совершенно запыхавшись (скорее всего, бежала все время). Я молча уставился на её красивое лицо и ждал когда она, восстановит своё жаркое дыхание. Я как будто впервые увидел её! Глаза её светились и глядели на меня уже весело, открыто и доверчиво. И тут я точно осознал, что она мне ужасно нравится. Она действительно прекрасна как весна и оделась с таким крестьянским шиком, как будто бы собралась на свидание, впрочем, так оно вероятно и было. Наконец Настя перевела дыхание и сказала, что ей немедленно надо лететь в Осиновку вместе со мной – делать бойцу операцию, и что так распорядился сам Антонов. Я радостно и согласно кивнул Насте, которая была красива как богиня. В общем, и, в частности она была прелестным созданием – настоящим сокровищем, которое мне неудержимо хотелось растерзать, в прямом смысле слова, ну или просто обнять. Соловьи в моей душе, уже пели свои соловьиные трели, а я всё стоял как столб и не мог оторвать от неё своих глаз. – Я так боялась, что не успею к вашему полёту и всю дорогу бежала , – призналась она смущённо. Я глубоко вздохнул, отгоняя приятное наваждение и, немного пришёл в себя. – Но Настя как же ты полетишь на боевом самолёте, ты ведь не можешь прыгать с парашютом? Это запрещено уставом ! – строго сказал я. – А Генке значит можно ? – тут же нашлась она. Я пожал плечами и запрыгнул на центроплан и вытащил из кабины Сергея парашют системы ПЛ – 3 М. Парашют был устроен таким образом, что пилот в кабине сидел на нём (на парашютной сумке), как на подушке. Меня слегка лихорадило от волнения, я еле сдерживал себя, что бы, не обнять Настю. Между тем, я вытащил парашют и стал одевать его на Настю, стараясь сохранить на лице строгое выражение. Настя со всей серьёзностью отнеслась к этому мероприятию – примерке парашюта – как свадебному платью! – А как им надо пользоваться ? – волнуясь, спросила она. – Ты будешь просто на нём сидеть, – ответил я строго и стал подгонять парашютные лямки. Парашют довольно тяжёлый и мне пришлось помогать Насте, забираться в кабину стрелка, взяв её на руки, как малого ребёнка – подсаживая на центроплан. Наверное, мои партизанские мотористы, изрядно повеселились глядя на нас, но нам было всё равно, весь Мир сузился до нас двоих, во всяком случае – для меня. Посадив в кабину своё сокровище, и пристегнув привязные ремни, я все же не удержался и поцеловал её губы. Настя замерла, – заледенела, – замерзла. А я уже скатился с плоскости и возбуждённо стал давать последние указания своим помощникам.

Взгляд на фезюляж, на шасси, на трубку ПВД (приёмник воздушного давления), датчик для пилотажных приборов. Всё в порядке. Пробираясь к своей кабине я мельком взглянул на лицо Насти. Глаза её были закрыты – лицо побледнело, и две слезинки, как росинки, катились из-под её – длинных ресниц. Боится наверное? Забравшись в свою кабину и отбросив свои эмоции, начал сосредоточенно готовиться к запуску мотора. Мотор запустился с первой попытки – с пол-оборота. Через три минуты ИЛ мощно дрожал в густом рёве: Я отрешённо застёгивал свой шлемофон, зажав в зубах кожаную перчатку. Осыпав изморозь, беззвучно захлопнул над собой жёлтый фонарь кабины. Сорванный винтом снег длинными рвущимися жгутами нёсся, вихрясь, безжалостно трепля жалкие измочаленные кусты. Устраиваясь поудобнее на выстуженном парашютном ранце, который укладывала моя Тоня, я чувствовал себя предателем, но ведь она теперь маленькая девочка, криво усмехнулся я, но в то же время новое сладкое, непостижимое чувство переполняло меня с верхом, закружив как вихрем мою непокорную голову. Нет только не сейчас, подумал я, сейчас взлёт и никаких сантиментов. И подумав так, я до упора сдвинул вперёд сектор газа. С рёвом пришпоренного коня мой боевой ИЛ мчался по взлётной полосе, рывками ускоряя свой бег, завихряя позади себя ураганный ветер… Ручку на себя и земля вмиг провалилась, кромки сосен помахали нам вслед своими раскидистыми лапами, земля широко раскачивалась открывая горизонт. Мчался, мчался стремительно назад тамбовский лес, отлетая прожитой жизнью. Прощай Тоня, беззвучно шептали мои губы. Чёрной молнией излучая гром на всю округу пронёсся мой ИЛ над лагерем Народной Армии и бойцы гурьбой выскакивали из своих землянок провожали нас своими взглядами. Чёрная тень, размазанная скоростью проносится в 100 метрах над лесом, сметая снег с вершин прямо на головы наблюдателям. Это я летел окрылённый сладким поцелуем… Мотор нахально ревел на номинальном режиме бескультурно оглашая окрестности свои рёвом до самого горизонта. Серым пятном наплывала Осиновка и я приглядевшись тут же заметил сигнальные костры обозначившие аэродром «подскока», совсем рядом с железнодорожной веткой. Молодец Сергей, успел к сроку! Я повернул голову к кабине стрелка и увидел милую головку с золотом пышных волос, волнующихся на ветру как поле пшеницы (зачем Настя сняла шлемофон Сергея? – подумал я, а впрочем, он же летний и совсем не греет). Я улыбнулся и прошептал сам себе «всё будет у нас хорошо»…Примеряясь к ветру и посадочной полосе, я резко запрокинул ИЛ в крутой вираж, высматривая посадочные знаки. Медлить нельзя, бензина в баках на пределе. Быстро в голове выполняю расчёт на посадку. Чего тут только не учитывается: высота полёта и скорость самолёта; направление и угол ветра, обороты двигателя и шаг винта; наддув нагнетателя мотора, угол снижения, вертикальная скорость снижения; сигналы финишера и собственное настроение. Всё это одновременно и в уме, руки ведь заняты… Значит, вноси поправки, и не какие попало, а предельно точные в соответствие складывающейся обстановке и очень быстро, ведь самолёт не стоит на месте. Цена ошибки обычно заканчивается либо авиационным козлом, либо аварией, либо смертью. А сегодня членом моего экипажа была очаровательная девушка, в которую я кажется, влюбился, причём по уши.