Мэри Шелли - Франкенштейн

– Элизе больше, чем кому-либо, нужны забота и утешение, – сказал Эрнест, – ведь она считает себя причиной гибели брата, и это ее просто убивает. Но теперь, когда преступник схвачен…

– Его нашли? Ты не ошибаешься? Кто же сумел его схватить? Ведь это все равно, что соломинкой запрудить горный поток! А кроме того… ведь еще сегодня ночью он был на свободе, я видел его своими глазами!

– Я не могу понять, о чем ты, Виктор, – в полном недоумении проговорил Эрнест. – Как бы там ни было, но нас это открытие окончательно убило. Поначалу никто не мог поверить, а Элиза – та не верит до сих пор, несмотря на то, что все улики налицо. Кто бы мог подумать, что Жюстина Мориц, добрая и преданная нашей семье, смогла совершить столь чудовищное злодеяние?

– Жюстина? Так вот кого вы обвиняете? Но ведь это полная чепуха и никто, конечно, в это не верит?

– Сначала действительно поверить в такое было трудно. Но вскоре обнаружились некоторые факты, которые говорят сами за себя. Да и сама Жюстина ведет себя так странно, что сомнений больше не остается, как ни горько это сознавать. Сегодня состоится заседание женевской судебной коллегии, и ты все увидишь и услышишь сам.

Затем брат сообщил мне, что в то утро, когда было обнаружено тело бедного Уильяма, Жюстина внезапно захворала и несколько дней подряд провела в постели. В это время одна из служанок взяла ее платье, чтобы почистить его, и обнаружила в одном из карманов тот самый медальон с миниатюрным портретом нашей матери, который был на нашем младшем брате в тот вечер, когда он был убит. Именно медальон, как полагают, соблазнил преступника. Служанка тотчас показала медальон другой служанке, а та, ничего не говоря нам, взяла и отнесла его в магистрат. На этом основании Жюстина была взята под стражу и заключена в городскую тюрьму. Когда же ей сообщили, в чем ее обвиняют, несчастная впала в такую растерянность и повела себя столь странно, что этим только усилила подозрения властей.

Все это выглядело поразительно и очень странно, однако моя уверенность в невиновности девушки была непоколебима. Я сказал:

– Все это – страшная ошибка; я доподлинно знаю, кто убийца. Бедная Жюстина не имеет к преступлению ни малейшего отношения.

В это мгновение в комнату вошел наш отец. Горе наложило на его лицо и осанку неизгладимый отпечаток, но ради встречи со мной он старался держаться прямо и сохранять бодрость. Обняв меня, отец заговорил было о вещах незначительных, чтобы хотя бы на время не возвращаться к нашим несчастьям, но Эрнест перебил отца, воскликнув:

– Бог мой, папа! Виктор только что сказал мне, что ему известно, кто убил нашего Уильяма.

– К несчастью, и нам тоже, – ответил отец. – А лучше бы во веки вечные оставаться в неведении, чем столкнуться с такой глубокой испорченностью в человеке, которому доверял и которого ценил так высоко!

– Вы заблуждаетесь, отец. Жюстина не имеет отношения к смерти Уильяма.

– Если так, не приведи Бог, чтобы она была неправедно осуждена. Суд состоится сегодня, и я всем сердцем желаю, чтобы ее оправдали.

Его слова меня немного успокоили. Я был твердо уверен, что не только Жюстина, но и никакой другой человек не причастен к этому преступлению. Поэтому я и не опасался, что она будет осуждена только на основании косвенных улик, которые можно истолковать по-разному. В любом случае свои показания я не смог бы огласить на суде – они были бы сочтены болезненным бредом законченного безумца. Да и кто, кроме меня самого, мог бы поверить в существование монстра, которого моя самонадеянность и жажда славы и великих свершений в науке выпустили на свет?

Не прошло и четверти часа, как из своей комнаты появилась Элиза. Эти годы изменили и ее, моя возлюбленная была уже иной, чем тогда, когда я видел ее в последний раз. Время наделило ее особой, почти величественной красотой, затмив ее прежнюю полудетскую прелесть. Та же чистота и легкость во всем, но выражение ее лица теперь свидетельствовало и о глубоком уме, и о сильных чувствах. Элиза, сияя нежной улыбкой, обратилась ко мне:

– Твой приезд, любезный кузен, возвращает мне надежду на лучшее. Возможно, хотя бы тебе удастся спасти ни в чем не повинную Жюстину, схваченную по ложному обвинению. Уж если ее считать преступницей, то все мы здесь преступники и злодеи. Сердце говорит мне, что она виновна не более, чем ты, Виктор, или я. И нельзя допустить, чтобы наши несчастья удвоились: мы потеряли нашего милого Уильяма, а теперь все идет к тому, что потеряем и бедную Жюстину, которую я люблю как сестру и которую ожидает еще более ужасная участь, если ее осудят. Но я убеждена, что Бог этого не допустит.