Рэй Брэдбери: Сладкий дар

Рэй Брэдбери

СЛАДКИЙ ДАР

Перевод с англ. И. Софронова

Все началось с запаха шоколада.

В дождливый июньский день, ближе к вечеру, отец Мэлли дремал в исповедальне в ожидании грешников.

- Ума не приложу, куда они подевались? - недоумевал он. Бесконечные пути греха скрывались где-то за теплым дождем. А почему бы не быть и бесконечным путям покаяния? Отец Мэлли устроился поудобнее и закрыл глаза.

Нынешние грешники так быстро носятся в автомобилях, что наша старая церковь мелькает для них каким-то пятнышком на обочине. А сам он? Древний акварельный священник - краски уже выцвели.

"Подождем еще пять минут и хватит", - подумал он не то чтобы в панике, но с тихим стыдом и отчаянием, которым лучше бы возлечь на чьи-нибудь другие плечи.

За решеткой исповедальни послышался скрип открываемой двери.

Отец Мэлли встрепенулся. Из-за решетки повеяло запахом шоколада.

"О Господи, - подумал святой отец, - какой-нибудь паренек со своей маленькой корзинкой грехов, вывалит и уйдет. Ну давай..."

Старый священник склонился к решетке, откуда несся шоколадный дух и откуда должны были воспоследовать слова.

Но слов не было. Никаких "отпусти грех мой, отец, ибо я..." Только странный шорох, как будто кто-то... жует! Грешник за перегородкой - зашей, Господи, его рот - сидел и просто жрал шоколад!

- Нет! - прошептал священник сам себе.

В желудке его, получившем новую информацию, заурчало, напоминая, что с самого утра он ничего не ел. От некоего греха гордыни, в котором он сам себе не признался бы, он пригвоздил себя к диете, сгодившейся бы и для страстотерпца, а тут... на тебе!

Жевание за стенкой продолжалось.

Желудок отца Мэлли зарычал. Он почти прижался губами к решетке, закрыл глаза и крикнул:

- Да хватит же!

Мышиная возня, запах шоколада стал улетучиваться. Юношеский голос произнес:

- Это как раз то, с чем я пришел, отец.

Священник открыл один глаз и обозрел тень за завесой.

- То есть с чем именно?

- Это все шоколад, отец.

- Ч т о?

- Да вы не сердитесь, отец.

- Да кто тут сердится?!

- Вы, отец. Меня просто придавило звуком вашего голоса, я и начать не успел.

Священник откинулся в скрипнувшем кожей кресле, стер с лица гримасу и встряхнулся.

- Да, да. День жаркий. И я немного не в духе. Да и вообще...

- Чуть позднее станет прохладнее, отец, и вам будет хорошо.

Старый священник разглядывал завесу.

- Тут кто, собственно, исповедуется и кто дает отпущение?

- Да я, отец...

- Ну так приступай!

Голос быстро выпалил:

- Вы почувствовали запах шоколада, отец?

Священников желудок глухо ответил за него.

Оба прислушались к печальному звуку.

- Понимаете, отец, если по правде, то я... шоколадный наркоман.

Что-то давно забытое вспыхнуло в глазах священника. Любопытство уступило место юмору, затем со смехом вернулось обратно.

- И ты поэтому пришел сегодня к исповеди?

- Да, сударь, то есть святой отец.

- А не из-за того, что задумал блудодеяние с сестрой своей или из-за изнурительной войны с онанизмом?

- Нет, отец, - сокрушенно ответил голос.

Священник нашел нужный тон и сказал:

- Ну, ну все в порядке. Давай к делу. По правде сказать, ты для меня большое облегчение. Я уже по горло сыт рыщущими особями мужского пола и страдающими от одиночества - женского и всем этим мусором, который они вычитали из книг... Продолжай, ты меня заинтересовал. Рассказывай дальше.

- Понимаете, отец, вот уже десять или двенадцать лет, я съедаю фунт или два шоколада в день и никак не могу бросить. Тут и конец и начало всего.

- Звучит как эпидемия прыщей, угрей и карбункулов.

- Вот именно.

- И не прибавляет стройности фигуре.

- Если я сейчас попытаюсь наклониться, отец, я опрокину исповедальню.

Послышался скрип, все вокруг них затрещало, когда невидимая фигура зашевелилась.

- Тихо, сидеть! - крикнул священник.

Треск прекратился.

Священник проснулся окончательно и чувствовал себя прекрасно. Давно уже он не ощущал себя таким живым, так, чтобы сердце билось уверенно и кровь доходила бы до самых отдаленных уголков тела.

Жара спала.

Он почувствовал бесконечную прохладу. Какое-то радостное чувство пульсировало в запястьях и наполняло горло. Он наклонился к решетке почти совсем как возлюбленный к предмету своей страсти:

- Вот какой ты исключительный.

- И печальный, отец, и двадцатидвухлетний, и обманутый, и ненавидящий себя за обжорство, и желающий от него избавиться.