Рэй Брэдбери - Странница

Она отправилась в Странствие.

Ее ум выскользнул из комнаты, пролетел над цветочными клумбами во дворе, над полями, зеленеющими холмами, над старыми дремлющими улочками Меллинтауна, оставив позади провал оврага, смешался с потоками ветра. Весь день она будет носиться туда и сюда. Ее ум втиснется в собак, задержится там, и она ощутит, что чувствует ощетинившийся пес, попробует сочной косточки, принюхается к густому запаху мочи у оснований стволов деревьев. Она будет слышать, как слышит собака. Начисто позабудет человеческое восприятие. Она войдет в собачий скелет. Это больше, чем телепатия, здесь как бы вылетаешь в один дымоход, а втягиваешься в совсем другой. Это полное перемещение из среды, окружающей тело, в среду другого. Это проникновение внутрь собак, обнюхивающих деревья, внутрь людей, старых дев, птиц, детей, играющих в классы, любовников на утренней постели, рабочих, потеющих с лопатой в руках, внутрь не отягченных фантазией розоватых мозгов неродившихся детишек.

Куда ей направиться сегодня? Она приняла решение и тронулась в путь! Когда мгновение спустя ее Мать на цыпочках подошла и заглянула в комнату, она увидела тело Сеси на постели, ее грудь неподвижна, лицо спокойно. Сеси уже нету. Мать кивнула головой и улыбнулась.

Утро прошло. Леонард, Байон и Сэм ушли на работу, Лаура и сестра-маникюрша тоже, а Тимоти был препровожден в школу. Дом затих. В полуденный час единственным звуком была песенка, распеваемая игравшими на заднем дворе тремя младшими кузинами Сеси Эллиот. В доме всегда кишмя кишело какими-то кузинами или кузенами, дядьями или двоюродными племянниками и бодрствующими по ночам племянницами - они появлялись и пропадали, как вытекает в водопроводную трубу вода из крана.

Кузины бросили играть, когда высокий громкоголосый человек сильно постучал во входную дверь и, когда Мать отозвалась, направился прямиком в дом.

- Это же дядя Джон! - воскликнула, переводя дыхание, самая маленькая девочка.

- Тот, которого мы не любим? - спросила вторая.

- Что ему нужно? - крикнула третья - Какой он злющий!

- Это мы злы на него, а не он, - пояснила с гордостью вторая, - за то, что он опозорил Семейство шестьдесят лет назад, а потом семьдесят лет назад и еще двадцать лет назад.

- Послушайте! - они прислушались. - Он побежал наверх.

- Кажется, плачет.

- А разве взрослые плачут?

- Еще как, дурочка.

- Он в комнате Сеси! Орет. Гогочет. Молится. Ревет.

Самая младшая сама расплакалась. Она бросилась к двери в подвал:

- Проснитесь! Вы, там, внизу, проснитесь! Вы, в сундуках! Здесь дядя Джон, и у него, наверное, кедровая палочка! Я не хочу кедровой палочки в грудь! Проснитесь!

- Ш-ш-ш, - цыкнула старшая. - Нет у него никакой палочки! И вообще разве можно будить тех, кто в сундуке. Слушайте, вы!

Они задрали головы вверх и с блестящими глазами принялись ждать.

- Отойди от кровати! - крикнула Мать с порога комнаты.

Дядя Джон склонился над дремлющей формой Сеси. Губы его покривились. В зеленых глазах маячили отчаяние, обреченность, бешенство.

- Что, я совсем поздно? - хрипло всхлипывая, закричал он. - Она ушла?

- Давным-давно! - отрезала Мать. - Ты что, ослеп? И может не вернуться много дней. Бывает, лежит так целую неделю. Мне не нужно кормить тело, оно кормится с теми, в кого или во что вселяется. Отойди от нее!

Дядя Джон напрягся, надавил на пружины.

- Чего же она не подождала? - потребовал он, вперившись в нее безумными глазами, снова и снова пытаясь нащупать ее остановившийся пульс.

- Ты же слышал меня! - Мать резко шагнула вперед. - Ее нельзя трогать. Ее нужно оставить как есть. Чтобы, придя домой, она смогла вернуться в свое тело именно в этом положении.

Дядя Джон повернул голову. Его длинное, грубое, красное лицо было покрыто оспинками и ничего не выражало, вокруг усталых глаз залегли глубокие черные борозды.

- Куда бы она могла отправиться? Я просто должен ее найти.

Мать произнесла, словно дала пощечину:

- Почем мне знать. У нее есть любимые места. Может, найдешь ее в ребенке, что бежит по тропинке в овраге. Может, она качается на виноградной лозе. А, может, увидишь, как она смотрит на тебя из рака, спрятавшегося под камнем в ручье. Или, может, играет в шахматы в старике на площади перед судом. Ты сам не хуже меня знаешь, что она может быть где угодно. - Она иронически скривила рот. - Может, она стоит во мне во весь рост и смотрит на тебя, смеется и не показывается тебе. Может, она так развлекается. А ты и не узнаешь.