Михаил Борисов - Прошлое лето

Понять услышанное было невозможно. Теперь я не очень-то и пытался. Разговор не клеился даже после того количества пива, которое мы ухитрились выпить. Каждый чувствовал себя тихопомешанным и очень этого стеснялся. За полночь мы решили, что он попробует хоть что-нибудь разузнать и сообщить.

— Ну ладно, — покачиваясь, обращался я к ночному небу. — Сдаюсь. Я не знаю правил этой игры. Но ты могла бы хоть намекнуть! Не настолько же я тупой, чтобы не понять…

Вернувшись к себе, я зачем-то начал перерывать бумаги. У меня была тоненькая папочка со всякой романтической белибердой, которую я писал ей. Однажды мы почти поссорились — и надо сказать, дело не дошло до разрыва только потому, что она проявила несвойственную женщинам мудрость. В отличие от неё, я был потрясающе туп — впрочем, как и все мужики в подобных ситуациях… Она хотела забрать эту папку. Конечно, она имела полное право её забрать — в конце концов, всё написанное там было адресовано ей. Но я упёрся, как осёл — мне казалось, что какая-то часть её находится рядом со мной среди этих несчастных исписанных листков, и если я их лишусь, я никогда больше её не увижу. Тогда, к счастью, всё обошлось, но нет ничего хуже предрассудков — эту папку я храню как зеницу ока… вернее, хранил до сих пор. Потому что сегодня найти её я не смог. Под утро квартира напоминала местечко, где побывали с обыском. Папки нигде не было. Зато нашлась фотография, которую я никогда не делал.

Это был достаточно жаркий день. Она сидела на пеньке под берёзой, а я валялся в траве рядом и развлекался с её фотоаппаратом. Мой собственный опыт фотографии закончился ещё во втором классе, но сейчас мне казалось, что может получиться очень неплохой снимок. Он бы наверняка получился, если бы в аппарате не сели батарейки…

Я так и проснулся с этой фотографией в руке — с фотографией, которой никогда не было. Со снимком из прошлого лета. И мне стало очень плохо.

Однажды я оказался в каком-то подвальном ресторанчике с ней и человеком, считавшимся её мужем. Были ещё какие-то люди — кажется, у кого-то был день рожденья, не помню точно. Я даже напиться толком не смог. Ни до, ни после этого мне не было так плохо — так я думал. Теперь выяснилось, что может быть гораздо хуже. По крайней мере, тогда она сидела напротив, и я мог изредка бросать на неё незаметные взгляды — конечно, незаметные только для меня одного, она-то их прекрасно видела. Потом она говорила, что от этих взглядов только что посуда на столе не плавилась.

А теперь её не было. Совсем. Нигде.

Несколько дней я ещё пытался что-то делать. Позвонил Гуров и убитым голосом сообщил, что никто ничего толком не помнит — да, первого июня прошлого года она ушла, и это всё, что сохранилось у людей в памяти. Даже человек, когда-то считавшийся её мужем, не смог вспомнить ничего определённого. Не осталось ни вещей, ни бумаг — впрочем, меня это уже не удивляло.

По вечерам я выходил на улицы и вглядывался в лица прохожих. Заново перерывал комнату в поисках папки, подолгу разглядывал фотографию.

В этом мире не стало её, а вместе с ней почти не осталось и меня.

Люди не пропадают просто так. Тем более не пропадают год назад. Во всей это истории было что-то настолько неправдоподобное, что вполне могло оказаться правдой.

Однажды утром, примерно через месяц, я привычно вскочил на рассвете. По горизонту плыла дымка, солнца не было видно. Заставить себя улечься обратно я не смог. Настежь распахнув балконную дверь, я хлебнул утреннего воздуха.

— Слушай, — обратился я в никуда. — Если ты не хочешь больше находиться здесь, почему ты не возьмёшь меня с собой? Или это наказание такое? Бесполезно, я всё равно не буду есть мороженое из «Макдональдса». Зато буду таращиться на твою фотографию, которой никогда не было…

— А ты думаешь, это так просто — забрать тебя с собой? — Грустно спросил утренний туман. — Я сама еле смогла туда вернуться. Ты даже не представляешь, скольких людей нужно было убедить в том, что меня здесь нет!

— А вот меня убедить ты так и не смогла. — Я грустно усмехнулся. — Потому что я знаю, что ты есть. Знаю, и всё.

— Вот и хорошо. — Согласилась она. — А иначе я бы не смогла опять здесь появиться.

Я глупо улыбнулся, категорически отказываясь просыпаться.

— Ну что же ты? — Она, чуть покачиваясь в утреннем воздухе, протянула навстречу полупрозрачную руку. Раздумывать больше не было смысла. Я взобрался на перила и шагнул ей навстречу с балкона третьего этажа.