Вивиан Итин - Каан-Кэрэдэ

— Возьмите еще мальца-а! — крикнул Бочаров, таща храброго Шараная…

— Есть контакт!

Кунь-Коргэн напряженно смотрел на девицу рядом: ничего, — не боится. Нестерпимо, как небо, взревел Каан-Кэрэдэ, сдвинулся. Мчится, словно граненая стрела, мир. Какой бег у Каан-Кэрэдэ! Ровнее лучшего иноходца! Дым пошел от корня его головы, будто искры посыпались: летит, летит! Вдруг повалился набок. Закружилась земля, как в миг страшного экстаза, ужас бездны внизу. А волшебница рядом — смеется. Значит — ничего. Опять летит прямо, высоко.

Смотрит Кунь-Коргэн — рукой подать: священная тайга, белок Ял-Менгку, — центр Существующего. Поднял ладони, помолился… Выше, в царство Улыеня, мчит Каан-Кэрэдэ. Облака внизу, словно караван белых верблюдов. Закружились снежные голубые вершины. Велик Хан-Алтай! Могуч конь! Выше! Кажется Кунь-Коргэну: семь дней камлает он семи светлым бурханам, идет к основанию трех небес. Под синей ясностью клубятся, расцветают облака. И вот — уже не облака, а белая береза — Бай-Каин. У Бай-Каин стоит белая жертвенная лошадь, привязана к Бай-Каин серебряным поводом.

Вдруг черная сила рванула кверху, Кунь-Коргэн упал лицом в колени, летит — летит в рот ада. Каменный пик внизу, как железный тополь без сучьев. Взглянул Кунь-Коргэн на волшебницу: испугалась! кричит!.. Гремит, как небо, Каан-Кэрэдэ, нет в нем опоры, пустой воздух хватают руки, холод ползет снизу. Закричал Кунь-Коргэн, закричал Иван Иваныч, закричал парнишка. А в переднем окошечке — голова летучего наездника: смеется! И вот опять летит ровно.

Очнулся Кунь-Коргэн, смеется. Смеется Иван Иванович, смеется Шаранай, смеется девица. Только не слышно: огромен, как небо, крик Каан-Кэрэдэ! Летит — вертит золотым клювом… Но вот — тише рев. Ближе земля. Легким дымом растаяла Бай-Каин и с нею жертвенный конь. Смотрит Кунь-Коргэн: вот его Катунь, вот его Акмал, вот его юрта — меньше опрокинутой чашки для аракы. Забил Каан-Кэрэдэ копытами оземь, остановился.

Кунь-Коргэн глубоко вздохнул.

Кунь-Коргэн вышел оглушенный, идет, не видя, пьяный, хоть аракы, терпкого кисловатого вина вовсе не пил, — а лицо спокойно.

— До Бай-Каин поднялись, — говорит.

— Бай-Каин, Бай-Каин, — летит говор.

Иван Иванович долго не уходил, рылся за пазухой, бурчал: «Постой, постой». Достал двугривенный и сунул пилоту.

— На, таварищ!

Эрмий вздумал обидеться.

— Дурак ты, Ермошка, — сказал Андрей: — На чай что-ли тебе дают? Это в пользу Авиахима!

Ивану Ивановичу тут же нацепили значок.

— Ну, как? Не страшно? — спросил Бочаров.

— Рази другие как, я ничево.

— Голова не кружилась?

— Голова что кружится! Ничево. Вот боялся мысок заденет. Ну, ничево. Шибко хорошо!

Узкие глаза азиата, как черный огонь. Зоя говорила, задыхаясь, точно от бега.

— Вы читали «Золотой Клюв»?.. Каан-Кэрэдэ, — двуглавый орел насильника с золотым клювом, белый царь!.. И вот… вы понимаете… в первый раз — чудо!.. Ну как, ну как это скажешь?! Ведь вы, не замечая, свершили великую революцию… Да — революцию!

Зоя замолчала, смутившись своего громкого порыва.

— Да, — сказал, любуясь, Эрмий. — Летать по трущобам, рисковать жизнью с тем, чтобы поднять в воздух мужиков, баб и вот таких, как они… Это… это можно только в России!

Кунь-Коргэн медленно бродил вокруг аэроплана, осторожно щупал: все сделано искусными кузнецами.

— Сколько летел из Дяш-Тура?

— Это из Бийска что ль?.. Полтора часа.

— Адазын! Три дня пути для коней.

Старик упорно расспрашивал, почему летит Каан-Кэрэдэ? Сложные объяснения Нестягина его не удовлетворяли. Эрмий налил бензина, зажег. Кунь-Коргэн узнал, что незримый огонь добывается из темных подземных струй.

— Бинзинчику бы мне, бинзинчику, — протянула кринку баба.

— Зачем?

— Поясницу больно хорошо натирать, поясницу…

— Кровь Эрлика! — пробормотал кам и отошел, раскачивая малахаем.

Андрей Бронев отвел брата в сторону. Они долго шагали, обнявшись, по краю аэродрома.

Бочаров подошел к ним.

— Андрей Платоныч, пора лететь, вечереет!

— У меня лонжерон из водопроводной трубы, — начал Андрей Бронев.

— Ну?

— Я не имею права летать с пассажирами! Мне нужно в Москву, сделать автогенную сварку. Вот, спросите товарища Нестягина.

Нестягин был посвящен в заговор, сказал:

— Да, летать рискованно.

— Рискованно, — подтвердил Эрмий.

— Вас, конечно, я сегодня же доставлю в Новоленинск, — очень любезно поклонился Бронев.

Бочаров увидел: сынишка Петя (что в мире лучше сынишки Пети?) приделал к игрушечному автомобилю крылья. — «Ты у меня юный моделист», — сказал Бочаров. Мать принесла самовар… Бочарову всегда хотелось домой! Он сказал: