— Мигель Наварро, — отрывисто бросил сотрудник СВ. — В чем проблема?
— Мы только что спорили о частной жизни видных исторических деятелей, дон Мигель. Я утверждаю — и разум повелевает нам быть в этом убежденным! — что величие человека должно также очевидно проявляться в его частной жизни, как и в общественной.
— Особенно много мы говорили о Юлии Цезаре, — добавил падре Пибоди и вытер ладони о бока длинной черной сутаны. — А величие этого человека, смею утверждать, несомненно.
Он говорил с местным акцентом и при каждом втором слове смиренно склонялся, словно подтверждая невысокий свой статус.
— Ну, что касается Цезаря, то я с ним знаком не понаслышке, — чуть грубее, чем собирался, отвечал дон Мигель. Он злился, что за ним прислали раба по такому ничтожному поводу. — Мы встречались, и я считаю его напудренным жеманником. В юности он скомпрометировал себя позорными отношениями с мужчинами, а когда достиг зрелого возраста, его беспорядочные половые связи были главной темой римских сплетен. Если это величие в частной жизни, то это, конечно, ваше личное дело — так считать.
Дон Марко покраснел, бросил взгляд на маркизу и отступил на полшага.
— Мне кажется неприличным рассуждать о таких вещах в присутствии дамы! — воскликнул он.
— Будьте любезны, не считайте меня виноватым, а претензии адресуйте самому Цезарю, — холодно отвечал дон Мигель. — Ее светлость спросила меня как специалиста, я ответил. История непредвзята, дон Марко, она не знает снисхождения к дилетантам, которые стараются не замечать того, что им не нравится. Она полна фактов, которые неприятны, но от них нельзя отмахнуться.
Дон Марко побагровел пуще прежнего, а маркиза недолго помолчала (похоже, боролась с собой), а затем решила не спорить с гостем.
— В самом деле, дон Марко! — энергично кивнула она. — Дон Мигель совершенно прав. Ведь именно ханжество сделало женщин созданиями, которых окружают не только вниманием и заботой, но и ложью — Да-да, ложью! — о природе и характере мира! Это в интересах самонадеянных мужчин приписывать нам слабости, которых мы не имеем!
Она устремила пронзительный взор на дона Мигеля и томно вздохнула:
— Но среди нас есть человек, говоривший с самим Юлием Цезарем! Разве это не чудо?
— Мы, сотрудники Службы Времени, такие встречи чудом не считаем, — возразил Наварро, уже пожалевший, что разболтался. — Мы пользуемся законами природы, и ничего больше. Чудом было бы, например, слетать на Луну. Ведь до сих пор наука не знает, как даже подступиться к этой проблеме.
— Э-э… с вашего позволения, дон Мигель, — сказал падре Пибоди, качая круглой головой и тараща круглые глаза. — Как это случилось, что вы могли говорить с Юлием Цезарем? Я слыхал — если мне будет позволено указать, — что правила вашей Службы запрещают вмешиваться в ход событий, и действия путешественников ограничиваются простыми наблюдениями.
Так и знал, что здесь не следует рта открывать, с досадой подумал дон Мигель. Теперь, чтобы исправить оплошность, придется отвечать на провокацию священника. Действительно умный человек не задал бы такого вопроса, потому что в публикациях об исследованиях Древнего Рима подробно объяснялось, как действует путешественник во времени.
— Заверяю вас, падре, — устало сказал Мигель, — что инструкции скрупулезно соблюдаются. Однако если какой-то видный исторический деятель вроде Юлия Цезаря окажется в пределах слышимости другой личности, которую он не знает и никогда больше не увидит, и произнесет слова, которые произнес бы в любом случае, это ни в коем случае не означает вмешательства в историю. Я ясно ответил на ваш вопрос?
Падре Пибоди энергично кивал, наверное, чтобы лучше усваивать информацию, утрясая ее в голове. Все замолчали. Наконец маркиза не выдержала.
— Хотя я только бедная глупая женщина… — Она повела ресницами, ожидая привычных возражений, но спорить никто не стал. Бросив уничижительный взгляд на падре Пибоди, маркиза была вынуждена продолжать. — Мне кажется, что о вмешательстве в прошлое вообще не стоит беспокоиться. Что случилось, то и случилось. Как может измениться прошлое из-за наших действий?
Маркиза, хвалившаяся своим интеллектом, задала вопрос, на который ответил бы и мало-мальски развитый школяр лет пятнадцати. М-да… Даже дон Марко, которого Наварро отнюдь не считал светлой головой, растерялся при виде такого невежества.
— Рассуждать о принципах теории времени, — неохотно сказал дон Мигель, — это, скорее, занятие для мудреных философов, а не прагматиков вроде меня, миледи. Но я имею о теории некоторое представление, и, если пожелаете, попытаюсь объяснить вам.
Читать дальше