Виталий Забирко - Галактический хищник

Переход через лессовое плато превратился в сущий ад. Буквально с первых же метров мне пришлось спешиться и помогать Тхэну вытягивать долгоносов на крутые сыпучие осыпи. Долгоносы, вопреки первому впечатлению, оказались на редкость тупыми животными - их интеллект находился на уровне тлей, разводимых на своих плантациях муравьями. Они могли часами месить осыпающийся под ногами лесс на одном месте, пытаясь с упорством тараканов преодолеть косогор только по прямому пути. Кроме того, у долгоносое напрочь отсутствовало чувство непредвиденной опасности, хорошо развитое у млекопитающих. Даже видя, что на их пути в реку рушится подмытая водой скала, они продолжали движение под падающие обломки, и чувство самосохранения срабатывало лишь тогда, когда какой-либо из отскакивающих камней попадал в них. Тут уж они удирали, не разбирая дороги. В одном месте только психоэнергия Тхэна, с помощью которой он более часа удерживал начавшую рассыпаться на наших глазах скалу, спасла караван от погребения под осыпью.

Каторжный труд по преодолению лессового плато сблизил меня с проводником. О дружбе здесь вряд ли можно было говорить - слишком разные у нас психология и интересы, - но чувство товарищества между нами определенно возникло. На стоянках словоохотливый Тхэн постоянно болтал, с детской наивной непосредственностью повествуя о своем нехитром житье-бытье. О жене, о детях, о Колдуне; много рассказывал о долгоносах, о том, что они значат для племени... Кстати, последнее я так и не понял: ни раньше - из справочника, ни теперь - из рассказов Тхэна. долгоносое холили, лелеяли, но никогда не использовали в пищу или на каких-либо работах. Да и смешно было представить, что аборигены, с их владением психоэнергией, будут привлекать на тяжелые физические работы животных. Похоже, долгоносы занимали в племени место священных животных, наподобие коров в Индии. Но и это не совсем верно, так как хакусины спокойно, без всяких предубеждений предоставили их для экспедиции. Впрочем, вместо долгоносое, или на равных с ними основаниях, могли пойти в качестве носильщиков и сами хакусины (стоило мне попросить - так бы и было; другое дело, что именно это меня и не устраивало - мне нужен был только один абориген). То есть получалось, что долгоносы занимали в племени абсолютно равное положение с аборигенами. Учитывая уровень их интеллекта, это выглядело весьма странно.

Хотя многое я знал из справочника, но еще больше почерпнул из рассказов Тхэна. Так, наконец, я понял, кем на самом деле является Колдун. Оказывается, раньше он был таким же обыкновенным ха-кусином, как все его сородичи. Но когда срок жизни предыдущего Колдуна приблизился к концу, его по жребию выбрали на место вождя. После смерти старого Колдуна новый Колдун начал претерпевать физиологические изменения, приобрел известные мне формы и стал отличаться от своих соплеменников. Как я понял, Колдун на самом деле не вождь (можно ли сказать о голове, что она - вождь рукам и ногам?), а хранилище знаний племени и одновременно парапсихологический связующий между всеми хакусинами. Именно он принимает излишки сбрасываемой аборигенами психоэнергии, хранит ее и передает тому, кто нуждается в ней дополнительно. Кстати, именно с помощью Колдуна Тхэн удерживал рушившуюся на караван скалу. Вообще без такого Колдуна не обходится ни одно племя. Он и советчик, он и помощник, он и судья. Средоточие всего их мира. В приближенном понимании - пчелиная матка в улье, со всеми вытекающими отсюда обстоятельствами. Возможность столь сильной зависимости Тхэна от Колдуна весьма меня обескуражила - это ломало все мои планы, - но, узнав, что их связь не является постоянной и мой проводник в обычной ситуации вполне самостоятельная личность, не в пример общественным насекомым, я успокоился.

Как я ни спешил побыстрее пройти лессовое плато (не хотелось, чтобы млечник атаковал меня именно здесь, где пространство маневра было ограниченно), потратили мы на его преодоление две недели. Но, рано или поздно, все когда-то кончается; кончилось и плато, и мы вышли на обширную солончаковую пустошь. Несмотря на то что берега вновь разлившейся Нунхэн покрывал довольно толстый слой нанесенного рекой плодородного лесса, ничего здесь не росло. Почва настолько пропиталась концентрированным раствором сульфата натрия, что выдавливала его на поверхность, где он застывал на солнце белой, хрустящей под ногами коркой. Вода в реке приобрела горьковато-соленый вкус слабительного, и мне приходилось в дополнение к обыкновенным фильтрам ставить на насос еще и мембранные.