Роджер Желязны - Создания света, создания тьмы. Остров мертвых. Этот бессмертный

Я рассмеялся.

Его лицо исказилось злобной гримасой, и он недоуменно спросил:

— Вы что, со страха потеряли рассудок, уполномоченный?

— «Орел» или «решка»? — спросил я его.

Он понял, что я имею в виду. И начал что-то говорить, но, услышав тяжелый стук о камень, раздавшийся совсем рядом с ним, резко обернулся.

Истошный вопль заполнил последнюю секунду его жизни. Сила прыжка Бортана повергла его наземь, а еще через секунду его голова покатилась по камням.

Мой Бортан, мое исчадье ада, наконец-то ты нашел меня…

Куреты испуганно закричали, ибо глаза собаки были как раскаленные угли, а в пасти сверкали два ряда острых, как кинжалы, зубов. Голова его была вровень с плечами высокого мужчины. Дикари схватились за свои мечи и напали на него — но что значат эти легкие железки против брони на его боках!

Ему понадобилось не больше минуты, после чего они все были разорваны на части…

— Кто это? — изумленно спросил Хасан.

— Щенок, которого я однажды нашел в мешке в море. Он уже тогда был так силен, что долго не шел ко дну с большим камнем на шее, — ответил я. — Мой Бортан такой же старый, как и я.

У него на лапе была небольшая рана, которую, видимо, он получил во время этой схватки.

— Сначала он искал нас в деревне, — продолжал я, — и жители пытались его остановить. И я не сомневаюсь, что очень много куретов погибло в этом бою.

Бортан подбежал ко мне сзади и облизал шею. Он радостно вилял хвостом, как щенок, делая вокруг меня быстрые круги. Он прыгнул ко мне на грудь и снова облизал лицо.

— Ты вернулся, мой старый грязный пес, — тихо сказал я. — Ты знаешь, что все остальные собаки исчезли с Земли?

Виляя хвостом, он подошел ко мне и облизал руку.

— Руки, Бортан! Нужны руки, чтобы освободить меня. Ты должен отыскать их, Бортан, и привести сюда.

Он поднял кисть, валявшуюся на земле, и положил у моих ног. Затем снова стал смотреть мне в глаза и махать своим хвостом.

— Нет, Бортан. Живые руки. Руки друзей. Руки, которые развяжут меня, понимаешь?

Он лизнул мою руку.

— Иди и найди руки, которые освободят меня. Живые руки! Давай! Живо! Беги!

Он повернулся и побежал прочь. Затем остановился, оглянулся и снова выскочил на тропу.

— Он понял? — спросил Хасан.

— Думаю, что да.

Я посмотрел ему вслед.

— У него не совсем обычный для собаки мозг, и он так много прожил, что, наверное, очень многому научился.

— Тогда будем надеяться, что он не отыщет кого-нибудь настолько быстро, что мы не успеем соснуть…

Ждали мы очень долго. Ночь была холодной. Порой нам казалось, что время остановилось для нас. Наши мышцы затекли и тупо ныли. От усталости и недоедания у нас кружилась голова. Веревки грубо впились в тела.

— Как ты думаешь, им удалось добраться до вашей деревни? — спросил Хасан.

— Мы дали им неплохой запас времени. Думаю, что они не могли упустить такой возможности.

— С вами всегда было трудно работать, Карачи…

— Я знаю. И сам давно заметил это.

— Как мы все лето гнили на Корсике в темноте…

— Ага.

— Или наш марш в Чикаго, после того, как мы потеряли все наше оборудование в Огайо.

— Да, это был очень неудачный год.

— С вами всегда найдешь неприятности, Карачи. «Рожденный вязать узлы на хвосте тигра» — вот поговорка о таких людях. С такими быть очень трудно. Что касается меня, то я люблю тишину и уединение. Томик стихов и свою трубку.

— Тсс… Я что-то слышу.

Раздался цокот копыт. В узком секторе света от опрокинутого фонарика появился сатир. Движения его были нервными. Глаза его перебегали с Хасана на меня, потом опять на Хасана. Казалось, он не понимал, что здесь произошло.

— Помоги нам, маленький рогатик, — сказал я по-гречески.

Он осторожно приблизился. Увидев кровь на растерзанных телах дикарей, он повернулся, как бы собираясь бежать.

— Вернись! Ты мне нужен! Это я, игрок на свирели!

Он остановился и повернулся к нам. Ноздри его дрожали. Заостренные уши стояли торчком.

Он вернулся. На его почти человеческом лице было написано неизмеримое страдание, когда он переступал через разбросанные останки куретов и лужи крови.

— Кинжал, кинжал у моих ног, — сказал я, опустив глаза. — Подними его.

Казалось, ему совсем не нравится прикасаться к чему-либо, созданному человеком, особенно к оружию.

Я просвистел последние такты моей новой мелодии на свирели. «Поздно, поздно, так поздно…» Его глаза покрылись влагой. Он вытер тыльной стороной своей поросшей шерстью ладони эту влагу и зашмыгал носом.