Дэн Симмонс - Сироты вечности

– Нет, человеком он никогда не был. – Мистер Денофрио все еще крепко держал меня за плечо. – Когда они пришли в нашу гильдию, им уже тогда было невозможно сойти за людей. Но они сделали предложение, от которого мы не могли отказаться. Ни мы, ни наши клиенты. Мальчик, знаешь, что такое симбиоз? Тсс!

Наверху закричал Кевин. Послышалось бульканье, как будто вода побежала по трубам.

Существо обратило взгляд своих слепых глаз к потолку. Его рот жадно пульсировал. Задрожали трубки, наполнился раструб.

Струйка крови стекала вниз по спирали.

Цирюльник возвращается. Я сжимаю ладонь в кулак, и он легонько ударяет меня по запястью. Вдоль тыльной стороны руки тянется широкий рубец, похожий на застарелый, плохо заживающий шрам. Это и есть застарелый шрам.

Мужчина открывает нижний ящик и достает лезвие. На золотой рукоятке блестят маленькие драгоценные камни. Обеими руками он поднимает инструмент над головой, и тусклый свет отражается на острие.

Цирюльник подходит ближе, проводит лезвием прямо по рубцу – шрам расходится, как оболочка куколки, из которой вот-вот появится бабочка. Я не чувствую боли. Мужчина споласкивает бритву и убирает ее на место, потом спускается в подвал. Я слышу, как булькает кровь в маленьких желобах, вделанных в подлокотники кресла, и закрываю глаза.

Вспоминаю, как кричал наверху Кевин, как пламя свечей отбрасывало отсветы на каменные стены подвала. Сквозь раструб лилась красная жидкость, и существо громко урчало и насыщалось. Огромная пасть раскрывалась все шире, она тянулась к раструбу, – так младенец тянется к материнской груди.

Вспоминаю, как мистер Денофрио поднял лежавший около каменной плиты молоток и еще какой-то инструмент – с острым зубцом и чем-то вроде крана. Я стоял и смотрел, а он загнал инструмент прямо в плоть существа. Тогда я понял: это старые рубцы и шрамы виднеются под слоями серо-зеленой слизи.

Вспоминаю, как из крана в хрустальную чашу, чашу для причастия, лилась красная жидкость. Нигде в мире не встретишь такого яркого и чистого красного цвета.

Вспоминаю, как сделал глоток, как осторожно, очень осторожно нес чашу наверх, Кевину. А потом сам уселся в кожаное кресло.

Цирюльник возвращается. В его руках чаша. Порез уже закрылся. Опускаю рукав и делаю глоток.

Потом облачаюсь в свой собственный белый халат. Цирюльник уже ждет меня, сидя в кресле.

– Вас подровнять сегодня?

– Думаю, нет, – отвечает он. – Просто побрейте, пожалуйста.

Работаю очень тщательно. В конце он проводит пальцами по гладким щекам и подбородку и одобрительно кивает. Совершаю обычный ритуал и спускаюсь вниз.

В склепе Хозяина тихо, на полу горят свечи. Я жду, пока кровь очистится, и размышляю о бессмертии. Хозяин по-настоящему бессмертен, ему уже миллионы лет… ему и другим Хозяевам, но маленькую частичку своей вечности он милостиво даровал нам. Этой частички вполне достаточно.

Мой коллега выпивает свою порцию, и я убираю чашу на место. Пора поднять жалюзи и открыть цирюльню.

Кевин становится возле своего кресла, а я занимаю место рядом с соседним. Музыка стихла, и в комнате воцарилась тишина.

На улице возле дверей стекает вниз по спирали кровавая струйка.

Я проработал учителем восемнадцать лет. Не в колледже и даже не в старшей школе, а «всего-навсего» в начальной. Преподавал в третьих, четвертых и шестых классах и год выполнял обязанности методиста (этакого спасателя, который не дает детям переучиться). Карьеру свою на этом поприще завершил в округе, где училось семь тысяч младшеклассников: на протяжении четырех лет разрабатывал и внедрял специальные программы для «одаренных и талантливых» (ну, то есть для умных и сообразительных).

Все это связано с нижеследующим рассказом.

Учитель – это не вполне профессия. Еще четверть века назад школа могла хоть как-то компенсировать низкую зарплату: во-первых, преподаватель получал удовольствие от своего занятия (а для хорошего учителя это значит очень много); во-вторых, в глазах местного сообщества он обладал определенным статусом.

Несколько лет назад я работал в Колорадо, преподавал в шестых классах. И как-то зимой в вечерних небесах вдруг вспыхнули загадочные огни. Северное сияние, конечно же. Невероятно яркое для тех широт.

Я стоял на улице и любовался этим потрясающим зрелищем, и тут из-за угла появилась моя юная ученица со своей мамой. Они спросили, что происходит, и я объяснил.