- Я же говорю - Главный Развлекатель. Любимый слуга покойного князя. Тот, будучи еще в здоровом теле и при здоровом духе, в кубики обожал играть. Ну, у каждого свои недостатки, - развел руками я, глядя, как сморщилось лицо Тильды.
Конечно, она-то в игрушки никогда играть не любила. Был у нее один дареный пупс, назвала она его "Партнер" и в угол усадила, чтобы не мешал и в глаза не бросался.
- Так вот, - продолжал я, - и чего они только с Развлекателем из этих кубиков не понастроили! И Королевский Замок, и Пиратский Корабль, и Безлошадную Карету, и вообще Бог знает что еще. А теперь Шуман скучает, создает проекты, воплотить кои никто не решается. Что деревенские, что столичные - еще те строители! Да еще из кубиков.
- Все равно, что-то я не пойму, почему же нас повесить-то не должны? уперлась Матильда.
- Если хочешь, я схожу, договорюсь, - рассердился я.
- Да ладно вам злиться, - с укором сказал Орешек. - Могу вам радостную новость сообщить: нас завтра под почетным конвоем в столицу отправляют.
- Это приятно. А где ушастый?
- Он за кузнецом увязался, - сообщил словоохотливый Орех. - Сидят теперь в шинке, нагружаются. Прич, как обычно, заливает: "Я с Мерлином на дружеской ноге! Зайдешь, бывало, к нему, спросишь: "Ну, как, брат Мерлин?" "Так, - отвечает, - как-то все..." А эти лопухи и уши развесили! Хотя Причардовым и в подметки не годятся.
- Так как же он завтра поедет? - возмутился я.
- Понятия не имею, - отозвалась Матильда. - Твой оруженосец - твои проблемы.
- Меня волнует одна вещь, - медленно сказал Орех. - Асьмушка растет. Местные косятся - в котомке шевелится кто-то. Подозрительно. А он не хочет вылезать, стесняется. Как вы думаете, можно мне с вами в город не ходить, а в лесу обождать? Тем более, я бы вас выручил, если б случилось что.
- Ну, - задумался я, - как-то неудобно тебя бросать.
- Вы только не подумайте, что я испугался или сбежать хочу, - торопливо сказал парень. - С вами интересно. Мне за дружбана обидно.
Он погладил мешок, который заурчал и потянулся. Орешек сунул в него кусочек купленного в деревне свежего сыра. Мешок зачавкал.
- Тогда лучше сейчас иди, - решил я. - Завтра из-под конвоя не удерешь.
- Если будут спрашивать, скажем, что ты был не с нами, а просто по дороге прибился. Приключений решил поискать, - поддержала Матильда.
- Хорошо, - кивнул парень, встал и закинул за плечи обиженно запищавший рюкзак. - Дорогу к столице я найду. В лесу переночую, мне не привыкать. Сыр и хлеб у меня есть. Асьмушку в лесу спрячу, а сам буду в город наведываться, узнавать, как и что. Если все нормально будет - узнаем дорогу в Камелот и дальше пойдем.
Мы кивнули. Орех коротко попрощался и бесшумно вышел. Я подошел к двери и прислушался. Судя по крикам и песням, несущимся из шинка, его ухода в ближайшее время никто не заметит и в погоню не кинется. Я отошел от двери и поглядел на Матильду. Та была мрачна, как смертный грех.
- Думаешь... - начал, было, я.
- Конечно, - сухо сказала сестра. - Замыслил что-то.
- Знаешь, я так не думаю...
- Почуял, что дело пахнет керосином.
- Чем-чем?
- Ну, жареным. И смылся. И удрал. И смазал пятки. И навострил лыжи. И...
- Что-что?
- Ладно, я пошла спать. - И Тильда прошла к выходу. Приостановившись у двери, она обернулась. - История рассудит нас, - сказала она с достоинством, откинула с лица рыжие волосы и царственно удалилась.
Слава богу, в эту ночь спать нам никто не мешал. Причард вместе со своим храпом и тревожным хлопаньем ушей ночевал у старосты, с которым, кажется, почти породнился (в хорошем смысле этого слова).
Наутро мы оседлали Вадика и Кутю и, провожаемые почетными жителями деревни, двинулись в столицу. Тут только мы узнали, что еще с вечера туда был отправлен гонец на самой резвой лошади. Причарда по старой доброй привычке приторочили к седлу Бозо, который плелся за нами, оттопырив нижнюю губу и оставляя за собой клейкую дорожку слюны. Староста, свежий как огурчик и ради такого случая умытый, сидел на телеге, нагруженной собранными на дорожку припасами и подарками. Но спустя полдня он выкопал со дна телеги бочонок с известным содержимым, в три глотка осушил его и решил одарить нас развеселой песней. "У вас там таких, небось, не поют!" - горделиво заявил он и, сыграв на губах вступление, начал:
- Жил-был стрелец, удалой молодец!
И была у него жена
Любительница пшена!
Потому что была она птицею
То ли журавлем, то ли синицею!
Эх, синицею! Ох, синицею!
И эта синица - вот, мля!
Удрала от короля!
Читать дальше