Геннадий Гор - Изваяние

— Да не было этого. Чепуха.

— Нет, было. Ты ребят спроси. Однокурсников. Ты ведь им читал. Насчет металлического Спинозы спор был. Сумеет ли машина мыслить? Ты убеждал, что сумеет.

— Я почему-то не помню.

— Вспомнишь, когда придет время.

Иногда Ирина уводила меня в свою комнатку.

Половину комнаты занимал шкаф. В шкафу висела юбка и робко стоял скелет, взятый напрокат в магазине учебных пособий.

— Ведь у него было имя, — говорил я, показывая на скелет.

— И даже отчество, — смеялась Ирина. — Он был титулярный советник.

— А как он попал к тебе в шкаф?

— Ты, я вижу, все перезабыл. Не только анатомию. Хозяйка обижалась, что ты забыл ее отчество, когда вернулся. Только я не обижаюсь. А ведь ты забыл, как меня зовут. Когда я пришла, ты долго смотрел на меня и почему-то назвал меня Офелией. Офелия — ведь это из Шекспира? Она любила Гамлета, а потом сдуру утопилась. Ты думаешь, что и я утоплюсь из-за тебя?

— Нет, я этого не думаю.

— Скажи, тебя там, кажется, били?

— Ну били. Зачем об этом вспоминать? А ты закрой шкаф. Я не хочу, чтобы скелет слушал всю эту чепуху. Надо и со скелетом посчитаться. А вдруг он оживет.

— Нет, тебя здорово там били. Иногда мне кажется, что у тебя они что-то нарушили. Оборвали нить, которая тебя связывала с прошлым.

— Не было никакой нити, — сказал я.

— Как это не было?

Я раскрыл шкаф и показал на скелет.

— У него тоже была нить. Но где теперь она? У него тоже были родители. А знаем мы что-нибудь о них?

— Хватит, — сказала Ирина, — давай лучше заниматься латынью.

— Ты и раньше мне это говорила. Но вместо латыни мы здесь с тобой занимались чем-то другим. Только закрой опять шкаф, чтобы скелет не подглядывал.

— Ну вот, — обрадовалась Ирина, — теперь ты похож на себя.

Обедали мы в студенческой столовке. Ирина, играя своими калмыцкими глазами, рассказывала о себе и о своих родителях, братьях, сестрах и о том, как в нее — гимназистку — влюбился пожилой человек, солидное, уважаемое в городе лицо, с брюшком и седой, тщательно расчесанной бородой, владелец кондитерской, угощавший ее пирожными и шоколадными конфетами и уговаривавший бежать вместе с ним на край света.

— А почему же ты не бежала? — допытывался я.

— Директрисы боялась. У нас в гимназии была строгая директриса. Она бы и на краю света меня нашла и притащила бы к себе в директорскую и стала бы щипать. Когда она сердилась, она начинала щипаться. И знаешь, никто не жаловался на нее родителям. Даже дочка пристава. Так все ее боялись.

В своих разговорах со мной Ирина часто возвращалась к воспоминаниям о пирожных и шоколадных конфетах, которыми угощало ее солидное, уважаемое в городе лицо с брюшком и длинной бородой.

— Я уверен, — говорил я, — ты бы с удовольствием вышла замуж за это солидное лицо. За его брюшко, бороду и кондитерскую.

— Конечно, вышла бы, — дразнила меня Ирина, — к сожалению, революция помешала. Кондитерскую реквизировали, а владелец магазина бежал в Шанхай. Вот я тебе рассказываю о себе. А ты отмалчиваешься. Где твои родители?

— Довольно далеко отсюда.

— Что ты хочешь этим сказать? Не в Америке же они, не в Африке?

— Дальше, — сказал я.

— Дальше? Ничего не понимаю.

— Поймешь. Я тебе объясню. Объясню в двух словах. Они еще не родились.

— Понимаю. Ты родился раньше своих родителей. Это похоже на тот фантастический роман, который ты начал писать. Ты, наверно, закончил бы его, если бы не контрразведчики. Они унесли с собой начало. Ты помнишь начало?

— Нет. Ничего не помню.

— В тюрьме тебе отбили память. А я помню. Помню первые слова, с которых ты начал.

— Наверно, глупые слова?

— Нет. Не глупые, а странные. Хочешь, я напомню?

— Ну напомни, раз у тебя такая память. Латынь ты запоминаешь плохо.

— Так то латынь. А твое начало мне прямо врезалось в сознание. Еще бы. Ребята смеялись. Ты свой роман начал так: «У нее были глаза, нос, рот и имя. Ее звали Офелия. Но иногда ее называли просто книгой».

Когда Ирина произнесла эти слова, мне стало не по себе. Я с трудом взял себя в руки. Они дрожали. Я поставил стакан с чаем на стол, чтобы его не разбить.

Когда мы вышли из столовой, я спросил:

— Откуда ты знаешь эти слова? Ты их не должна знать. Может, я бредил во сне, а ты подслушала. Если это не так, то все возможно…

— Что например?

— Например, мы придем, раскроем шкаф, а там вместо скелета живой человек.

— Этого не может быть.

Ирина так часто напоминала мне о трех главах якобы начатого и не законченного мною романа, что временами я почти ей верил.