Норман Спинрад - Русская весна

В "Роквелле", где создавали гиперзвуковые бомбардировщики, исполняющие "Полет валькирий" под многоголосый аккомпанемент кассетных бомб, над "Антоновым'' потешались.

Но оказалось, что этот реликт эпохи технологического средневековья вблизи чем-то привлекателен. Было в нем нечто такое, чем непременно восхитились бы Жюль Верн и Раби Голдберг. Старенький "Боинг-747", сам когда-то считавшийся крупнейшим авиалайнером, теперь бочком пробирался к терминалу мимо "Антонова" и казался рядом с ним маленьким – как самолеты внутренних линий рядом с "боингами" на лос-анджелесской земле всего четырнадцать часов и полмира назад.

Напоминает какую-то карикатуру на русскую технологию, подумал Джерри, когда "Антонов" оказался вблизи. Огромный, мощный и грубый, будто собранный из деталей, найденных на помойке, – склеенных жевательной резинкой и прикрученных проволокой. Но зато он дешев, и он работает, напомнил себе Джерри. Ты, конечно, можешь смеяться над тем, как русские его делают, но они-то смеются всю дорогу к банку.

Если американцы способны создавать неуловимые гиперзвуковые бомбардировщики, почему же "Роквелл" или кто-нибудь подобный не построил первоклассный лайнер и не перехватил рынок дальних перевозок за счет скорости и комфорта?

Почему он работает над проклятыми "санями", вместо того чтобы делать пилотируемые корабли? Почему русские снарядили экспедицию на Марс, а американцы до сих пор топчутся вокруг базы на Луне? Почему ЕКА, а не "Роквелл" или "Боинг" создает прототип космоплана?

Ответ содержался в двух словах – они отравляли Джерри жизнь: "Космокрепость Америка".

Вот куда два десятилетия кряду шла львиная доля бюджета – и при республиканской и при демократической, администрации. Джерри вспомнил историю, рассказанную Робом, когда Джерри учился на втором курсе, а программа еще называлась "Стратегическая оборонная инициатива".

"Сижу я как-то на полудохлой вечеринке с компанией инженеров-космиков, и все они несут бодягу насчет контрактов своих компаний – на разработки для СОИ. Лазеры с ядерной накачкой, орбитальные отражатели, электромагнитные пушки и прочее дерьмо. О'кей, говорю я для веселья, – как насчет крюкозахватного оружия? Кувыркается себе на орбите и поджидает запуска русских, а когда надо, посылает связку крюков, и те пристегивают русские ракеты к стартовым конструкциям в аккурат перед запуском. Мужики посмеялись, но у двоих – из "Локхида" – вроде лица оживились. Да, сказал один, думаю, удастся получить тысяч двадцать на предварительную проработку. Через годик узнаю – они это сделали. Пентагон отвалил им миллионов сто, прежде чем понял, что его надули".

Америка становилась самой обороноспособной страной третьего мира; лучшие и умнейшие делали ее такой и мочились в бутылочки, чтобы сохранить эту привилегию, а русские пока летали к Марсу и продавали своих "Антоновых", а Объединенная Европа подумывала о шикарных отелях на геосинхронных орбитах.

"Ладно, оставим это, – с раздражением подумал Джерри, когда пассажиры толпой двинулись к выходу. – Я все равно люблю космическое дело".

Он вытащил сумку из-под сиденья и теперь стоял в проходе, набитом людьми, как банка – сардинами.

Наконец после обычного неизбежного, бесконечного ожидания дверь открылась, и Джерри вместе с медлительным людским потоком двинулся через взлетную полосу, потом очутился в автопоезде, миновал голографические рекламы с неистовым обилием гологрудой красоты и непонятными французскими надписями и попал в людской хаос зоны прибытия. Из автопоездов текли другие потоки пассажиров – от всех радиальных отростков огромного вокзала.

Вдали, за бесконечной толпой, виднелся ряд строек. За ними помещались чиновники в вычурной, на военный лад униформе. Таблички над стойками извещали: "Паспорта Объединенной Европы" и "Все прочие". В четырех первых люди шустро предъявляли паспорта и мгновенно неслись дальше, а у двух последних стоек томились длинные очереди. Похоже, чиновники проверяли каждый иноземный паспорт на компьютере.

Джерри был потрясен такими антиамериканскими действиями. Было ясно, что не менее часа займет паспортный контроль; после него придется сыграть в багажную рулетку, а затем, уже с багажом, отстоять еще более длинную очередь в таможне. Бессонница, усталость и назойливая непонятная речь вокруг обессилили его – колени подгибались, во рту был вкус меди, гудело в голове. Хуже всего было то, что добрая половина пассажиров курила какие-то ядовитые сигареты; дым от них был вонючий и удушливый.