Сергей Абрамов - Опознай живого

– И даже успел заправиться?

– Присоединяйся…

– Спасибо. Предпочту пиво.

– Поединку пиво не поможет. Слабеешь.

– Наш поединок начался не сегодня, – парирую я.

– Думал, сбегу? Куда?

– Теплоход велик. Поди прочеши эту громадину – хлопот не оберешься.

– А зачем это мне? Бегут из безвыходного положения. А в безвыходном положении ты, а не я.

– Почему?

– Хочешь арестовать, а не можешь. Придется потом выпускать с извинениями, Это полковнику-то!

Он явно издевается. Не хочется отвечать: не базар.

– Доказательства добывая? Где, в Москве или в Одессе?

– В Берлине.

Его глаза суживаются, как две щелочки. Удивлен или испуган?

– А что в Берлине?

– Скажем, Герта Циммер.

Вздох облегчения. Почти неслышный, но все же явственный.

– Нет давно уже Герты Циммер. Провоцируешь.

– А твои письма к ней?

– И писем нет. Ни одной строчки. Даже подписи.

– А фото на Балтийской косе с дарственной надписью?

Он ставит недопитый бокал на стол. Стекло подозрительно звякает.

– Значит, она его не сожгла?

– Увы.

– Просчет, – цедит он. – Писал я тогда по-немецки.

– Экспертиза подтвердила тождество.

– Экспертиза не безгрешна. А в Одессе у меня чисто. Архивы вывезены, агентура уничтожена.

– Есть свидетели.

– Кто? Ты – следователь. Тебе даже дело мое вести не положено. Отведу по личным соображениям. Жена твоя не годится по тем же мотивам. Кто же остается? Тимчук?

– Кстати, Тимчук опознал тебя с первого взгляда.

– К старости память слабеет. Да и Тимчук человек замаранный. На двух хозяев работал. Кому суд поверит: бывшему полицаю или родной матери?

Я смотрю на бармена. Облокотясь на стойку, он читает книгу. Значит, нет еще половины двенадцатого. Надо уйти с одесской темы.

– А ты уверен в показаниях Сахаровой?

– Ты не знаешь Анфисы Егоровны, – улыбается он. – Это же Васса Железнова. Кремень.

Не следует рассказывать ему о моей беседе с Анфисой Егоровной. Пусть надеется. Это его единственный шанс уйти от разоблачения. В моих интересах сейчас даже укрепить эту веру – тем беспроигрышнее будет мой план.

– Да, – притворно вздыхаю я, – допустил промах, проворонил Тамару… – Мельком бросаю взгляд на часы: – Теперь она уже, к сожалению, в Москве.

– В Апрелевке, кавалер Бален де Балю. Твоя шпага опять сломалась. Интересно все-таки, на что ты надеешься?

– На количество доказательств. Как тебе известно, оно всегда переходит в качество.

– Я не марксист, а прагматик. Верю только в реальные силы и реальные обстоятельства.

– Помню, ты так же рассуждал и в Одессе, когда собирался с моей помощью выловить всю нашу подпольную группу.

Он благодушно отхлебывает коньяк. Сейчас он совсем расслабился.

Бармен уже убрал все бутылки и уходит, оставляя ключ в замке. Пауль оглядывается:

– Кажется, бар уже закрывают. Сейчас нас выгонят.

– Погоди. Именно сейчас и начнется самое интересное.

В бар входят Ермоленко и Бугров.

Пауль вскакивает.

– Сядьте, гражданин Сахаров, – говорю я официальным тоном, – мы вас долго не задержим. Подойдите, Иван Тимофеевич.

Бугров подходит ближе, Ермоленко остается поодаль.

– Вы узнаете этого человека, гражданин Сахаров? – спрашиваю я.

Сахаров недоуменно пожимает плечами:

– В первый раз вижу.

Теперь я обращаюсь к Бугрову:

– А вы его знаете, Иван Тимофеевич?

– Никак нет, товарищ полковник.

– Вглядитесь получше. – Я поворачиваю настольную лампу так, чтобы Бугров мог лучше разглядеть лицо Сахарова. – Не узнаете?

– Не узнаю, товарищ полковник.

– Ну что ж… – вздыхаю я. – Вы свободны, Иван Тимофеевич. Ермоленко, проводите товарища в его каюту и возвращайтесь сюда.

Оба уходят.

– Что это было? – спрашивает Гетцке. Он больше удивлен, чем взволнован.

– Неудавшееся опознание, – говорю я. – К сожалению, тебе везет, Пауль. Наш свидетель не опознал в тебе гауптштурмфюрера Гетцке.

Он хохочет. Хохот нервный, почти истерический.

– Смеяться рано, – строго говорю я. – Мы еще не в Одессе.

Он хочет что-то сказать, потом молча допивает коньяк в бокале, театрально раскланивается и говорит:

– Благодарю.

И уходит.

Я остаюсь. Проведена, так сказать, часть опознания. Бугров не узнал в Сахарове эсэсовца Гетцке. О настоящем Михаиле Сахарове речи пока не было. Будет еще, будет…

Ермоленко возвращается с бутылкой пива, захваченной из другого бара.

– Что будем делать, Александр Романович?

– Ждать.