Сергей Абрамов - Опознай живого

Я пропускаю мимо ушей все сказанное Галкой. Сейчас меня интересует другое.

– Когда ты увидела Сахарова?

– Сегодня за обедом. По-моему, он был даже рад, что Тамара уехала.

– Радость понятна. Только это ему уже не поможет.

– Подвел итоги?

– Подведу сегодня вечером.

– Тебе сейчас нельзя выходить из каюты. По-моему, он поверил, что ты болен.

– Поверил или не поверил, это уже не имеет значения. Операция заканчивается.

– Где?

– «Близ Диканьки». Есть такой бар на теплоходе. Поближе к двенадцати ночи. Ты не ходи.

– Я понимаю, что доктор Ватсон тебе уже не нужен.

– Не обижайся, Галчонок. Ты свое дело сделала.

– А если он вооружен?

– Ты думаешь, у нас дуэль? «Возьмем Лепажа пистолеты, отмерим тридцать два шага…» Нет, Галка, только психологический этюд.

– Время неподходящее. В двенадцать бары уже закрываются.

– Наш бар будет открыт до утра. Так что не жди меня ночью. – Я обнимаю ее за плечи и добавляю: – А теперь пойду искать «школьного друга».

Галка не понимает.

– Зачем?

– Надо же предупредить его о вечере на хуторе «Близ Диканьки».

Я нахожу его за бассейном в шезлонге, греется под заходящим уже за море солнцем. Он сидит голый, в одних плавках и больших черных очках. Я присаживаюсь на корточки рядом и спрашиваю:

– Отдыхаешь?

Он молниеносно оглядывается по сторонам, не слышит ли кто-нибудь, и, убедившись, что рядом никого нет, усмехается:

– Как видишь. А тебе ведь следует в лазарете лежать.

– Отлежался.

– Ой ли?

В этом «ой ли» я слышу нескрываемую иронию. Значит, не верил и не верит.

– А ты, пока я болел, уже вышел на связь?

Он снимает очки и смеется:

– Ты о жене?

– В Москву послал?

– Ага.

– Не поможет.

– Утешайся, если ты уже с ордером.

– Пока еще нет.

– Не надейся. В любом суде проиграешь.

– Поживем – увидим. А пока поговорить треба.

– О чем?

– Узнаешь.

– А если откажусь?

– Не откажешься. Не в твоих интересах.

– Допустим, но не здесь же.

– И не сейчас. Есть бар в конце коридора. Рядом с музыкальным салоном. Скажем, в половине одиннадцатого. Свидетелей не будет. Кто в кино, кто на концерте. Самое подходящее место для рандеву. А что нам нужно? Бутылку пива или пару коктейлей.

– Не нравится мне все это.

– Не нравится, когда надевают наручники. А для этого, к сожалению, еще не пришло время.

Теперь он уже откровенно хохочет:

– Признаешься в бессилии?

– Пока да. Пока.

– Ну что ж, поговорим, если тема подходящая. Какой бар? «Близ Диканьки»? Страшная месть, да?

– Еще не страшная.

– Ладно, приду.

Теперь я отправляюсь на розыски Ермоленко и Бугрова. Оба отсыпаются в отведенной им каюте. Вскакивают как по команде.

– В половине двенадцатого уйдет бармен, и войдете вы. Напоминаю: ни слова о Сахарове, о лагере, о партизанах, о войне. Пусть не знает, кто вы и откуда. Твердо запомните. Это приказ. Ясно?

– Точно, – чеканит Бугров.

– Не подведете?

– Не подведу, товарищ полковник.

– Добро, – копирую я генерала.

Длинный узкий коридор пуст. Лишь в конце его в дверях музыкального салона, откуда доносится чье-то микрофонное пение, маячит Нодия в сером костюме. Его никак не примешь за сыщика. С тоненькой стрелкой усов и модными бачками, молодой развлекающийся грузин, каких десятки среди пассажиров. Он стоит вполоборота к невидной из коридора эстраде так, что вход в интересующий меня бар остается в поле его зрения. Лежавы еще нет Должно быть, он придет позже, чтобы не бросаться в глаза.

Я смотрю на часы: двадцать минут одиннадцатого. Прошло около часа после отплытия, теплоход уже в открытом море, далеко от Новороссийска. В четверть одиннадцатого я, как было условлено, отправился в бар.

Признаться, у меня не было полной уверенности в удаче. Галка так и сказала: «Прав твой Корецкий. Нечего было церемониться здесь с опознаниями, а снять его с теплохода в Новороссийске и отправить под стражей в Москву». Но очень уж соблазнил «эффект неожиданности». В случае успеха он обеспечивал нам полную и безоговорочную победу, почти обезоруживал противника и вдребезги разбивал «материнский авторитет». Возможно, я недооцениваю изворотливости и вооруженности Пауля. Развязка близка, но так не хочется ее отдалять.

С тайной тревогой я и вхожу в полутемный бар. Пауль уже здесь, один-одинешенек в далеком уголке за зеленой лампой. Перед ним уже ополовиненная бутылка армянского коньяка с парадом из звездочек. Слова Тамары о том, что он непривычно много пьет, и количество выпитого меня успокаивают: значит, нервы у него не выдерживают.