Виктор Свешников - Селянка

Как бы ни было, но кто-то даёт понять, что все мы пребываем куклами, марионетками в чьей-то, далеко непростой игре. Являемся для кого-то подопытными кроликами – просто ещё не наступило наше время. А при следующем происшествии говорим про себя: "Слава Богу, что не я! Может, не настанет моя очередь?" Возможно, и не подойдёт, но, а вдруг…, впрочем, тогда уже всё равно – животному или растению, ни до чего не будет дела, лишь бы кормили и поили. Станем отрешённым взглядом смотреть на мир божий.

Однако чей-то черёд уже подходит, но он не узнает об этом, так как после "эксперимента" будет пускать слюну, не осознавая, что он мыслящее существо и должен жить как человек, и у него тоже когда-то было имя и родословная. И был он кому-то нужен. Но в какой-то момент вышел мужик из дома и… полная темнота. Посмотрите, ни один такой загадочный случай, в средствах массовой информации не был внятно объяснён. А о расследовании, вообще нет ни слова. Даже научные круги хранят упорное молчание. Может, надеются, авось их пронесёт! Неужели не осознаём, что над каждым из нас витает подобная угроза возвращения в первобытное животное состояние?

После огласки подобных фактов, не слышно ни одного вопроса. Неужели всем всё ясно? Нет, конечно! Равнодушие – бич нашего общества: "Моя изба с краю, ничего не ведаю, и знать не хочу!" Не забывайте, до крайней хаты легче добраться, глаз и ушей здесь намного меньше!

…Ранним утром, на скамейке привокзальной площади города Воронежа, сидел трясущийся, средних лет, мужчина. Одет был по-домашнему: дорогой спортивный костюм, но изрядно потрёпанный, как и домашние тапочки. Вид неизвестного производил отталкивающее впечатление: небритый, взлохмаченные волосы. К тому же, его трясло. Он издавал подвывающие и всхлипывающие звуки. Обхватив себя за плечи, несчастный, иногда поднимал голову и пугливо осматривался по сторонам. Взгляд был затравленным и безучастным. Видом дядька напоминал бомжа или алкоголика, который не ночевал дома. Немногочисленные в это время прохожие, пугливо и недоверчиво косились на незнакомца. Каждый старался скорее пробежать перед ним. А "пьяницу" так сильно "лихорадило", что иногда было слышно, как стучат его зубы. Так продолжалось несколько часов. Площадь заполнилась людьми, но на бедолагу никто не обращал внимания.

Но вот показались два мужика, с виду похожие на сидевшего страдальца: небритые, взлохмаченные и одетые в грязные одежды. Увидев страждущего, они подошли и уселись рядом с ним на скамейку. Сидевший пугливо отодвинулся, продолжая трястись.

– Никалай, сматри, ды он брезгыить нами што-ли? – сказал один другому, – видно нядавна из дома-то выгнали. Не притерпелси ишшо, сердешный, к нашей жизни слабодной. Ну, ничяво, привыкнишь, все мы с этыва нычинали.

– Сирёга, налей яму для поправки здаровья. Вишь, как чилавек мучается – без "лякарствия" он ня скора атайдёть.

Бомж полез в котомку, достал початую бутылку водки и стаканчик. Наполнив, повернулся к сидевшему и в испуге замер: на него смотрели горящие безумным взглядом глаза сжавшегося в комок человека. Ненормальный, испуганно и в то же время с ненавистью, смотрел на угощавшего его бомжа. Затем ударил по руке со стаканом, вскочил на ноги. Прыгнув на него, свалил спиной на землю и вцепился в горло. Серёга в один миг очутился под безумцем. Пальцы у него оказались железными и вскоре пострадавший, извиваясь как уж, захрипел. "Никалай" с воплями бегал вокруг, не в силах скинуть с друга обезумевшего "алкаша". Подбадривая дружка, он кричал:

– Сирёга, дяржись, у няво наверна крыша паехыла! Спилси, гад! Сматри, какой цепкый, казёл! – вопил он, пытаясь оторвать напавшего от собутыльника.

Возня привлекла внимание милиционеров. Двое стражей порядка, глядя на дерущихся и пересмеиваясь, не спеша пошли к орущей куче. Завидев подходивших, "Никалай", не бросая попыток спихнуть безумца с дружка, закричал:

– Таварищи минцанеры! Скарей, пымагайтя, а то он лишить жизни Сирёгу!

Резиновая дубинка, пройдясь по голове, прекратила его красноречие. Второй удар вдоль позвоночника, заставил, крича, отскочить в сторону, где он, корчась от боли, упал. Град безжалостных ударов обрушился на вцепившегося в горло недруга мужчину. "Бомж" дико кричал от невыносимой боли, но не отпускал свою жертву. И даже, когда, потеряв сознание, упал рядом, одна его рука осталась на горле ни в чём не повинного бездомного, душа которого, к этому времени, уже витала в астрале и кружилась вокруг происходящего.